Джон Ле Карре - Особо опасен

Он вдруг пропал из виду, чтобы снова материализоваться, уже в серьезной ипостаси, в дальнем конце галереи.

— На Гамбурге лежит вина, — произнес он тихим голосом. — Осознанная или неосознанная. Гамбург, вполне вероятно, породил этих угонщиков самолетов. Кто кого нашел? Они нас или мы их? Какие Гамбург посылал сигналы рядовому исламистскому террористу, мечтающему расхерачить западную цивилизацию? Многовековой антисемитизм? Есть такое. Концлагеря под боком? Тоже имелись в наличии. Ваша правда, Гитлер родился не в Бланкенезе, [6] Богатый пригород Гамбурга. но разве что только по недоразумению. Как насчет банды Баадер-Майнхоф? Гамбург с гордостью удочерил Ульрике Майнхоф, родившуюся неподалеку отсюда. Она даже подготовку проходила у арабов. Достойная компания психопатов. Может, Ульрике была таким сигналом? Слишком уж много арабов воспылали любовью к немцам по сомнительным поводам. Может, и наши угонщики тоже? Мы не успели их спросить и уже никогда не спросим.

Он немного помолчал, словно собираясь с духом.

— Но есть и хорошие новости, связанные с Гамбургом, — продолжил он радостно. — Мы морской город. Космополитический, леволиберальный, открытый свободный город. Мы мировые торговцы с первоклассным портом и первоклассным нюхом на выгоду. Мы не воспринимаем иностранцев как чужаков. Не то что какие-нибудь лошадники в провинции, для которых иностранец все равно что марсианин. А у нас они — часть пейзажа. На протяжении столетий Мухаммед Атта и ему подобные пили наше пиво, трахали наших проституток и возвращались к себе на своих кораблях. И мы с ними не здоровались и не прощались, мы никогда не спрашивали, что они тут делают, потому что принимаем их как данность. Мы хоть и Германия, но существуем как бы отдельно от нее. Мы лучше. Мы — Гамбург с Нью-Йорком в придачу. Да, у нас нет башен-близнецов, но у Нью-Йорка их уже тоже нет. Зато мы привлекательны. Нехорошие люди находят, что мы хорошо пахнем.

Опять повисает молчание, пока он взвешивает сказанное.

— Но если уж мы говорим о сигналах, то лично мне не по нутру наша новая мода лизать всем задницу под предлогом религиозной толерантности и мультикультурности. Потому что виноватый город, расшаркивающийся за свои прошлые грехи и без устали демонстрирующий свою удивительную, неразборчивую толерантность, — это тоже своего рода сигнал. Это, в сущности, приглашение: заходите и проверьте нас на вшивость.

Он подбирался к своей излюбленной теме, которую все ждали и ради которой их выдернули из Берлина или Мюнхена и отправили в Гамбург, в эти обветшалые эсэсовские конюшни. Он иронизировал над вопиющей неспособностью западных спецслужб — и германской в первую очередь — рекрутировать хоть сколько-то эффективную ударную силу против исламской угрозы.

— Вы думаете, после одиннадцатого сентября что-нибудь изменилось? — он ярился то ли на них, то ли на себя. — Вы думаете, двенадцатого сентября представители нашей доблестной внешней разведки, вдохновленные глобальным видением террористических угроз, спешно намотали на головы кефийе и отправились на базары в Адене, и Могадишо, и Каире, и Багдаде, и Кандагаре, чтобы прикупить в розницу немного информации о том, где и когда рванет следующая бомба и кто нажмет на кнопку? Ладно, все мы знаем плохую шутку: араба нельзя купить, но его можно нанять. Так вот, нас даже на это, едренть, не хватило! Если не считать каких-то доблестных поползновений, не стоящих того, чтобы этим морочить вам головы, мы не разжились ни единым настоящим информатором. Его как не было, так нет и по сей день. Я не говорю о всяких там хлыщеватых немецких журналистах, и бизнесменах, и работниках гуманитарных организаций, сидящих у нас на зарплате, а также об иностранцах, жаждущих продать нам свои промышленные отходы ради получения дополнительной, безналоговой прибыли. Потому что нам нужны настоящие информаторы. Коррумпированные, разочарованные, радикальные имамы или подростки-исламисты, готовые нацепить пояса шахидов. Не засветившиеся сподвижники Усамы, не его вербовщики и курьеры, не его квартирмейстеры и казначеи, не даже те, кому до него как до звезды. Обычные симпатичные люди за соседним столом в ресторане.

Он подождал, пока смолкнет смех.

— И когда мы очнулись, то увидели, что в руках у нас пшик.

Это мы было всеми отмечено. Мы в Бейруте. Мы в Могадишо и Адене. Мы его величество король Бахман. Впрочем, лично у него были информаторы, настоящие, надежные, если верить подпольным разговорам в этом и без того подпольном мире. Купленные или нанятые — не все ли равно? Но, возможно, он их тоже потерял. Или служба безопасности вынудила его от них откреститься.

— Мы полагали, что сумеем их обаять и они перебегут на нашу сторону. Мы полагали, что сумеем их заманить своими открытыми лицами и толстыми кошельками. Мы, как идиоты, проводили ночи напролет на автостоянках в ожидании, когда какие-нибудь высокопоставленные перебежчики подсядут к нам в машины на заднее сиденье и мы с ними ударим по рукам. Не дождались. Мы тралили радиоволны, чтобы взломать их коды. А у них нет никаких кодов. Почему? Потому что мы имеем дело не с противником времен холодной войны. Мы имеем дело с огрызками цивилизации под названием ислам, населением в полтора миллиарда и слабой инфраструктурой в придачу. Мы полагали, что сможем действовать проверенными методами, и лоханулись по полной программе.

Тут он позволил себе отвлечься, чтобы немного умерить свой гнев.

— Послушайте, я там был, — сказал он доверительно. — Прежде чем заняться арабами, я поиграл в игры против Советов. Я покупал живой товар и продавал. Я удваивал ставки и учетверял, так что голова шла кругом. Но никто не грозился отрезать мне голову. Никто не взрывал мою жену и детей на пляже в Бали или в поезде на Мадрид или Лондон. В чем проблема? Правила поменялись. В отличие от нас , — сказал он как отрезал.

И перешел в другой конец галереи, что означало смену тона.

— И даже после одиннадцатого сентября наше возлюбленное отечество — простите, фатерланд — продолжало считать себя неприкасаемым. А как же! — воскликнул он с горьким смехом. — Мы, немцы, можем повсюду разгуливать как ни в чем не бывало! По-прежнему! Никто нас не тронет, потому что мы такие прекрасные немцы и уже потому неприкасаемые. Да, мы у себя пригрели кучку исламских террористов, и трое из них даже разрушили башни-близнецы и повредили Пентагон, ну и что! Они ради этого сюда приехали, и они это сделали. Нет проблемы. Они нанесли удар в самое сердце Сатаны и в процессе сами погибли. Мы были их стартовой площадкой, но никак не мишенью! Нам-то чего ради беспокоиться? И мы зажгли поминальные свечи в память о несчастных американцах. И молились за них. И демонстрировали свою полную солидарность. Но мне не нужно вам рассказывать, сколько было говнюков в этой стране, которые порадовались тому, что Американская Крепость получила по заслугам, и некоторые из этих говнюков занимали и по сей день занимают высокие кабинеты в Берлине. А когда началась иракская война, мы, хорошие немцы, остались в стороне, и это сделало нас еще более неприкасаемыми. Теракт в Мадриде. О'кей. Теракт в Лондоне. О'кей. А в Берлине, Мюнхене, Гамбурге — ничего. Мы же, едренть, неприкасаемые.