Николай Еремеев-Высочин - Афганская бессонница

Я полагал, что сейчас Пайсу начнут допрашивать, но моджахеды действовали по своей схеме. Даже не дав ему надеть галоши, они стволами автоматов погнали Пайсу в проулок. Все происходило слишком быстро, и я побежал вслед. Проулок между двумя стенами домов выходил на большую долину, лежащую метрами тридцатью ниже. Это был потрясающий пейзаж! Крутой, почти отвесный обрыв, в километре отсюда — голые каменистые холмы, а все пространство до них разбито на клеточки рисовых полей. Как будто кто-то наступил сюда ногой, чтобы земля просела и собрала все текущие в округе ручейки. Но я это все только мысленно сфотографировал — восторгаться мне было некогда!

Пайсу уже поставили на самом краю обрыва, и перед ним выстроилось человек шесть его товарищей. Их действия не оставляли никаких сомнений по поводу их намерений. Пайса выглядел уже не так геройски, как когда позировал перед камерой, но ноги у него не тряслись.

Самое странное, я даже не видел, чтобы Наджаф пытался его о чем-то расспросить! Я подбежал к нему.

— Наджаф! Может быть, этот парень здесь ни при чем! А если и при чем, расстреляв его, мы далеко не продвинемся!

Наджаф держался очень уверенно.

— Это мы сейчас и узнаем!

Дальше я интерпретирую события так. Наджаф командует: «Отделение, товсь!» Басмачи подхватывают свои автоматы и прикладывают их к плечу. Пайса облизывает пересохшую губу, глаза у него бегают. Но Наджаф не обращает на него ни малейшего внимания: повернувшись к нему спиной, он вышагивает перед взводом. «Отделение, цельсь!» — командует он. Моджахеды, как один, закрывают левый глаз и, наведя прицел, замирают. Наджаф своей пружинящей походкой задом отходит в сторону, чтобы не оказаться на линии огня, и вроде бы только тут замечает Пайсу. «Ты хочешь что-то сказать?» — бросает он. Так, мимоходом, как бы совершая формальность, бессмысленность которой всем очевидна! Пайса судорожно сглатывает и кивает. Потом кричит что-то. «Что-что?» — переспрашивает Наджаф, вроде не расслышал. Пайса кричит громче и дольше, в какой-то момент даже делает кивок в мою сторону. Наджаф идет к приговоренному, но по походке его кажется, что ничего толкового он от этого разговора не ждет. Короткие вопрос-ответ, вопрос-ответ, и Наджаф вдруг хватает Пайсу за грудки. Пайса тоже здоровый парень, но сейчас воля его парализована. Наджаф начинает яростно трясти его. Потом — руки у Пайсы связаны за спиной — он наклоняет его тело над обрывом. Потом еще чуть-чуть. Босые ноги Пайсы впечатываются в глину на гребне обрыва. Сначала я испугался за него, но теперь мне кажется, что они оба вот-вот упадут в пропасть. Но Наджаф не только прекрасно контролирует себя, он еще и очень силен. Он возвращает Пайсу в вертикальное положение и рывком бросает его на землю. Пайса падает и закрывает голову руками. Но Наджаф только разок пинает его в бок.

— Поехали! — кричит он мне. — Твои ребята у него дома!

Я схватил его за рукав — так стремительно он ринулся к нашим машинам.

— Они живы?

— Вчера были живы! Поехали скорее!

Басмачи затолкали Пайсу во вторую машину, но теперь мы мчались за ними. Мы проскочили город и, лавируя между осликами, выехали на восточное шоссе. Я теперь знал эту дорогу наизусть, как школьную тропинку. Кладбище, место, где мы снимали осликов, ветла у мостика, поле, где пропали ребята, дом связиста, дальше — предгорье до самого расстрельного дома.

Но мы до этого места не доехали и повернули не направо, а налево. Машина заплясала на выбоинах и кочках, но не сбавляла хода. Мы глиссером рассекли последнюю лужу размером с небольшой пруд и встали перед глинобитной стеной.

Сидящий справа от меня что-то протестующе произнес.

— Они здесь уже искали? — догадался я.

— Плохо искали! — отрезал Наджаф.

Пайсу уже вытащили из машины и теперь толкали в том же направлении, в котором он, собственно, и шел. Он собирался постучать в дощатую дверь двора, но ее высадили его же телом. Я пошел вслед за ними, но у входа оглянулся в сторону города. За низинкой, за оливковой рощей виднелась та старая ветла у мостика. До поля, где были похищены ребята, отсюда по прямой был километр с небольшим.

Двор Пайсы был как две капли воды похож на все остальные, которые я видел. Очаг с подвешенным над ним котлом с водой, пара деревьев, козлы и рядом с ними несколько еще не распиленных толстых веток, груда хвороста в дальнем углу. При нашем появлении женщина в цветастом халате и с таким же ярким платком на голове с криком унеслась в дом. На крыльце появился старик с ружьем в руке, но, сопоставив силы, решил не вмешиваться, только стал ругаться, ежеминутно поминая Аллаха.

Пайса вел нас к дальнему углу двора. Он остановился перед грудой хвороста и потупил голову. Наджаф грубо ткнул его в бок Типа:

— Давай! Кто за тебя должен работать?

Пайса нагнулся и отбросил в сторону охапку хвороста. Несколько моджахедов тоже принялись за работу. На крыльце к старику присоединилась женщина, успевшая надеть свой балахон. Присоединилась и физически, но, главным образом, голосом. Если визг — это тоже голос! На них никто не обращал внимания.

Под ветками оказалась глина — чуть посветлее, чем вокруг, менее намокшая. Пайса нагнулся и, поковыряв в нужном месте, откопал железное кольцо. Он отступил и потянул за него, открывая небольшой люк или скорее лаз. Я увидел, что за этим люком были еще доски, уже без кольца. Я ринулся вперед и, скользя по каменным ступеням, принялся отбрасывать их, продвигаясь вперед.

Свет быстро залил весь подпол. В глубине его с соломы вставали Димыч с Ильей. Лица у них были опухшие, заросшие щетиной, Щеки в красных пятнах, глаза заплывшие, волосы спутанные, руки синие, ноги заплетались. Но они улыбались.

Темница была обустроена, как в «Графе Монтекристо». Ребята были скованы одним куском цепи, закрепленной у каждого на запястье висячим замком. Цепь была пропущена через большое ржавое кольцо, вмурованное в цементную стену. То есть пленники могли перемещаться относительно друг друга, но чтобы отойти в угол одному, второй должен был вплотную приникнуть к кольцу. А чтобы освободиться, кому-то одному пришлось бы отрубить себе запястье.

Старик, не переставая горячо кричать что-то, бросил с крыльца ключи. Один из моджахедов прибежал, чтобы освободить пленников. Пока им открывали замки на запястье, лица их как-то разом посветлели. Не потому, что, разобрав доски над головой ребят, мы впустили туда солнечный свет. Тень от крыла смерти, которая накрыла Димыча в день нашего прилета, дрогнула над ними и ушла.

Первым в мои объятия попал Димыч. Я его обнял, и я же и застонал — Димыч стиснул мне раненое плечо.

— Ты чего? — спросил Димыч. — Ранен, что ли?

— А ты хотел, чтобы я совсем остался без приключений?