Роман Ким - Школа призраков

После этой беседы с Даню я стал с еще большим почтением относиться к лекциям Утамаро.

Очень интересной была лекция 12-я — о слухах.

— Человек обычно выполняет две функции — принимающего от кого-нибудь слух, то есть перципиента, и передающего слух кому-нибудь, то есть индуктора, — так начал лекцию Утамаро. — Что заставляет человека, приняв слух, заинтересоваться им и признать его достойным для передачи другому человеку? В данном случае играют роль врожденные черты человеческой психики — тяга к новостям, сенсациям, тайнам. А что заставляет перципиента превращаться в индуктора, то есть в человека, передающего слух другому человеку? Какие побудительные мотивы у индуктора? Желание похвастаться осведомленностью, поразить кого-нибудь сенсационной вестью, угодить кому-нибудь сообщением интересной новости или, наоборот, доставить неприятность. Психология изучает все процессы, происходящие в нервно-психической сфере индуктора и перципиента.

(Прошу извинить меня за нескладную запись — очень трудно записывать Утамаро, а пользование карманными магнитофонами запрещено.)

Далее Утамаро сказал, что социология изучает слухи как социальные явления, классифицируя их по генезису, содержанию, степени достоверности, степени охвата людских контингентов, то есть количества перципиентов, и по целевой направленности.

А социально-психологическое изучение ставит целью выяснить, как люди выполняют функции перципиентов-индукторов в зависимости от интеллектуального уровня, профессии, политических и религиозных убеждений, мировоззрения, степени осведомленности и т. д.

Для психологии, социологии и социальной психологии представляют интерес слухи как таковые — вне зависимости от их содержания и назначения.

Но к ниндзюцу имеют отношение только те слухи, которые пускаются с целью ввести в заблуждение людские массы, вызвать тревогу, панику, недовольство властями, толкнуть людей на прямые действия, эксцессы, то есть слухи подрывного характера. Американские социопсихологи употребляют в отношении таких слухов термин demagogism в отличие от обычных слухов rumours.

Мы начали с классиков. Познакомились с комментариями к трактату древнекитайского стратега Сунь-цзы и с наставлениями по пусканию подрывных слухов из секретных разделов старинных учебников по ниндзюцу «Комондзьо но дзюппо», «Синоби мондо» и «Ниндо кайтейрон».

После этого просмотрели сокращенные изложения работ виднейших европейских и американских исследователей слухов. Наиболее любопытными мне показались исследования «Расовые бунты» Ли и Хэмфри и «Полиция и группы национального меньшинства» Уэклера и Холла. Эти ученые детально изучили роковую роль слухов в негритянских демонстрациях и волнениях 1943 года.

Но самыми интересными были, разумеется, две брошюры (секретные издания нашей школы) из серии «Материалы по стратегии шепота». К брошюрам были приложены диаграммы, показывающие быстроту распространения слухов во время политических переворотов в различных странах.

Прочитав обе работы, Даню произнес с восхищением:

— За такие исследования надо давать Нобелевскую премию!

Утамаро холодно взглянул на Даню.

— Не разделяю вашего восторга. Эти работы носят чисто описательный характер. В них отсутствуют конкретные данные о процессах модификации политических слухов в ходе распространения и совсем нет количественных данных, характеризующих поведение советских перципиентов. А они, согласно классификации Левитта, делятся на две категории: rumour-prone — верящие слухам и rumour-resistant — относятся критически к слухам.

— А разве политические слухи не подчиняются общим законам? — спросил я.

Утамаро еле заметно кивнул головой.

— Разумеется, формулы Олпоста и Кораса о силе слухов и закон Хайяма о стадийности изменения слухов распространяются на слухи во всех странах, но Бауэр и Глейхер убедительно показали некоторые специфические особенности политических слухов и, в частности, довольно большую амплитуду колебаний процента достоверности в слухах. Поэтому необходимо собрать как можно больше данных о формах реагирования перципиентов в зависимости от их профессии, возраста и этнической принадлежности.

— Но такие данные очень трудно собирать. Сведения о них можно добыть только агентурным путем на месте. В этом заключается главная трудность.

— Надо собирать данные о политических слухах и как следует изучить поведение перципиентов в разных странах, чтобы сделать выводы для нашей серой и черной пропаганды и для практической работы наших призраков. История свидетельствует о том, что с помощью слухов можно легко вызывать массовые убийства и мятежи. Возьмите погром корейцев в Токио в 1923 году и ламаистское восстание в Лхасе в 1959 году — во всех этих случаях слухи сыграли роль запала.

— А для Африки, пожалуй, наиболее поучителен лхасский пример, — сказал Даню.

Утамаро кивнул головой.

— Лхасский пример, связанный с восстанием религиозных фанатиков, и пример с бунтом в Японии в 1876 году, когда всем японцам было приказано сбрить косичку на голове. Тогда пошел слух о том, что сгниют мозги, и начались эксцессы. Но ближе всего нам северородезийский пример, где бунтовали секты лумпа и апостолов. Возьмите в библиотеке брошюру об этих бунтах сектантов. А в прошлом году мы проводили специальные практические занятия по пусканию слухов в некоторых районах Центральной Африки путем использования колдунов. И нам удалось проследить кривую роста охвата людских контингентов слухами, быстроту движения этих слухов и процесс модификации их содержания и тональности. Этот эксперимент наглядно показал нам, что религиозные фанатики и контингента суеверных — самое удобное горючее для подрывных слухов. И еще отличное горючее — большие скопления женщин во время продовольственных затруднений. Идеальный материал.

Даню спросил:

— А вот интересно… Зорге ведь изучал японский язык, историю Японии и прочее.

— Да, — подтвердил Утамаро. — Когда его арестовали, дома у него нашли большую библиотеку, он изучал даже японские литературные памятники восьмого века начиная с «Кодзики». Недаром в своих записках, написанных в тюрьме, он писал, что если бы жил в обстановке мира, то стал бы ученым. Свою секретную работу он вел именно как ученый.

— Наверно, изучал ниндзюцу, — сказал Даню.

— Исходя из того, что он изучал основательно японскую литературу и историю Японии, можно полагать, что ему, конечно, было известно ниндзюцу хотя бы по книгам Ито Гингецу, Фудзита Сейко и других современных популяризаторов этой самурайской науки.

Даню произнес с льстивой улыбкой: