Станислав Гагарин - Ящик Пандоры

— А где же твоя кадра, парень? — спросил водитель.

— Падла, чтоб ее так и эдак, чувырлу, — выругался Рауль. — Вчера с моря пришел… Понимаешь, обещала быть после смены, официантка она в кафе, парень, а видно смоталась с каким-нибудь фраером, сукадла.

— Бывает, — стараясь придать голосу сочувственные нотки, сказал водитель и нетерпеливо потянулся к ключу зажигания. — Куда теперь?

— Куда-куда, — проворчал Рауль. — Домой, конечно. Пропал вечер… Гони в Кузановку, шеф!

Машина сорвалась с места и помчалась по Приморскому бульвару, потом свернула на улицу Пестеля, пересекла Пушкинский проспект, площадь Монерон, здесь шофер сделал правый поворот, а Рауль тронул его за плечо.

— Тормозни-ка, парень… Раздумал я спать-ночевать. Держи червонец, а я сойду. Тут у меня дружок на Монероне. Вспомнил, что гулянка у него сегодня. Загляну-ка на огонек. Авось и мне что обломится. После Атлантики одичал без веселой компашки… Прости, что заставил тебя мотаться.

— Все нормально, парень, — сказал водитель.

Червонец за двадцать минут работы его вполне устраивал.

— Удачи тебе сегодня, — добавил хозяин-левак и рванул «Жигули» с места.

А рыжий ирландец с испанским именем-кличкой, настоящую его фамилию давно уже никто не знал, кроме офицера-куратора из управления кадров разведывательного ведомства, ныне швейцарский гражданин, иностранный турист в Советском Союзе Иоганн Вейс осмотрелся, обошел площадь Монерон по кругу и направился к железнодорожному вокзалу, отстоявшему отсюда за пять не очень длинных кварталов.

На вокзале Рауль потолкался среди пассажиров, выпил в буфете из бумажного стаканчика слишком сладкий кофе, который даже запаха кофе не имел, постоял в очереди за билетами на проходящий поезд, отошел, предупредив, что он отлучится на минутку, покрутился по залу ожидания, а потом поспешил в туалет.

Облегчившись у писсуара, Рауль подошел к умывальнику, рядом с которым находилась электрическая розетка, достал из черного кейса-дипломата бритву «Харьков», заправил вилку в розетку и принялся водить жужжащей машинкой по щекам и подбородку, сосредоточенно разглядывая в зеркале рыжую, в веснушках физиономию.

Едва он включил бритву «Харьков», радист, сидевший у принимающей аппаратуры, установленной за сотни километров от железнодорожного туалета, встрепенулся и нажал клавишу магнитофона. Одновременно положил он руку на клавиатуру, и пальцы его забегали по ней, записывая передаваемый Раулем текст.

Идея вмонтировать рацию-автомат в электробритву и пользоваться ею в общественных местах, когда возможность засечь источник радиопередачи сводится практически к нулю, принадлежала Биг Джону. Он получил за нее крупную премию и личную благодарность заместителя начальника Управления оперативного планирования Сэма Ларкина.

Выбривая и без того гладкие щеки, он брился уже утром, Рауль с завистью подумал о том, что идея Биг Джона настолько проста, лишь полный дурак не мог до нее догадаться.

«А вот ты и не догадался», — зло подумал Рауль, временами он не любил себя, и убрал бритву в кейс-атташе. Радиограмма, записанная на магнитофон, ушла в эфир, теперь надо было уходить, ведь факт ее передачи уже зафиксировал русский следящий радиоцентр.

Рауль неторопливо покинул здание вокзала. На площади стояло несколько такси — проходящий из Москвы поезд еще не пришел.

Он взял машину, сказал водителю, что надо ему на морской вокзал. Там Рауль расплатился и пешком направился к гостинице «Черноморская», бывшему «Парижу».

Хвоста за собой Иоганн Вейс не обнаружил.

Дело Ивана Егоровича Зюзюка не было особенно сложным, материалов к нему коллеги майора подготовили достаточно, но допросы изменника и карателя требовали от Владимира высокого нервного напряжения, отнимали не только время, ведь Зюзюк изворачивался, как только мог, но и требовали большого расхода душевных сил.

Сегодня Ткаченко поздно вернулся домой. И вовсе не потому, что задержался на службе: допросы подследственного, как и положено, заканчивались неизменно в восемнадцать ноль-ноль. Дело было в том, что три дня тому назад в порт пришел из очередного круиза теплоход «Калининград». А сегодня после обеда Володе Ткаченко позвонил его давнишний приятель, майор-пограничник, начальник контрольно-пропускного пункта в торговом порту.

— Вольдемар, — сказал ему на свой латышский манер Гунар Лацис, — что ты скажешь о чашке кофе в баре теплохода «Калининград»? Меня пригласил капитан Устинов. А я приглашаю тебя. Ты не против чашки кофе?

— Можно и по стакану сока, — улыбнулся Ткаченко.

— Будет сделано, шеф, — смешно подражая артисту Папанову, сказал Лацис. — Жду тебя на пассажирском причале в девятнадцать часов. Форма одежды — повседневная.

Майору Ткаченко давно хотелось побывать на лайнере, который всего полгода назад сошел со стапелей отечественного завода, да было недосуг, не удавалось урвать часик-другой. А тут Гунар со своим предложением.

«Пойду, — решил Владимир Николаевич, — посижу немного, расслаблюсь. Да и судно посмотрю. Рассказывают — плавучий дворец, а не пароход».

Если бы он знал, кого встретит на борту «Калининграда»… Потом Владимир Ткаченко не раз думал по этому поводу: пошел бы он, если бы знал? И не находил ответа…

А встретил он там Алису. Шесть лет прошло с тех пор, как виделись они в последний раз. Шесть долгих лет, которые не могли вытравить из памяти Ткаченко образа этой женщины.

Она первая заметила его в баре, он сидел к Алисе спиной, подошла и тихонько тронула за плечо. Прежде чем Владимир ощутил прикосновение ее руки, он успел заметить удивленно-восторженное лицо Гунара Лациса: тот уже заметил подходившую к их столику Алису.

Ткаченко вздрогнул. Не поворачиваясь, он поднялся из-за стола и только потом повернулся к Алисе.

Она улыбалась.

— Здравствуй, Володя, — просто сказала молодая женщина.

— И ты здравствуй, Алиса, — ответил Ткаченко. Он вовсе не удивился этой встрече, хотя и не представлял себе, как Алиса могла попасть сюда из Москвы.

Они еще несколько мгновений смотрели друг на друга, не зная, какие слова говорить, что предпринимать дальше, пока Гунар Лацис тактично не вывел их из психологического ступора.

— Милости прошу к нашему шалашу, — широким жестом пригласил он Алису к столику. — Усаживайтесь поудобнее, а я к бармену Сереже, пусть сообразит нам по чашке кофе.

Умница Гунар понял, что это не обычная встреча, он видел лицо этой молодой и красивой женщины, как напрягся и задеревенел его друг Вольдемар, так прекрасно владеющий собой в любых ситуациях.

«Оставлю-ка я их вдвоем минут на десять, — решил майор-пограничник, — а там видно будет».