Уильям Моэм - Эшенден, или Британский агент

— Я полагаю, вы немного говорите по-немецки? — с интересом спросил Кейпор.

— О да, ведь я учился в Германии и когда-то говорил свободно, но это было давно, я все перезабыл. Впрочем, читать по-немецки я не разучился.

— Да-да. Вчера вечером я обратил внимание, что вы читали немецкую книгу.

Болван! Ведь еще несколько минут назад он уверял Эшендена, что в столовой его не видел. Любопытно, заметил ли он свою оплошность? Как легко допустить промах! Надо и самому быть очень внимательным. Больше всего Эшенден боялся, что не сразу откликнется на имя «Сомервилл». Не исключено, правда, что Кейпор ошибся нарочно, чтобы посмотреть, как Эшенден отреагирует.

Кейпор встал:

— А вот и моя жена. Во второй половине дня мы обычно совершаем прогулку в горы. Здесь есть красивые места, как-нибудь вам покажу. Цветы даже сейчас восхитительны.

— К сожалению, такие прогулки мне пока не по силам, — вздохнув, сказал Эшенден.

От природы лицо у него было бледное, вид нездоровый, хотя на здоровье он пожаловаться не мог. Миссис Кейпор спустилась по лестнице и вышла на улицу. Кейпор догнал ее, и они в сопровождении вертевшегося под ногами Фрица направились в сторону гор. Эшенден заметил, что стоило им отойти на почтительное расстояние, как Кейпор о чем-то с жаром заговорил — стал пересказывать жене свой разговор с Эшенденом, не иначе. Лучи яркого солнца отражались в прозрачной воде озера, ветерок шелестел в зеленых кронах деревьев — все располагало к прогулке. Эшенден встал, поднялся к себе в комнату и, бросившись на кровать, крепко уснул.

Вечером он пришел в столовую поздно, когда Кейпоры уже кончали обедать, — после дневного сна он долго бродил по Люцерну в надежде выпить коктейль, который помог бы ему не спасовать перед картофельным салатом — дежурным обеденным блюдом, — и, выходя из столовой, Кейпор остановился возле столика, за которым сидел Эшенден, и спросил, не выпьет ли тот с ним и его женой по чашке кофе. Когда Эшенден, пообедав, вышел в холл, Кейпор встал ему навстречу и церемонно представил его своей супруге. Та сухо поклонилась и на вежливое приветствие Эшендена улыбкой не ответила: нетрудно было заметить, что держалась она подчеркнуто враждебно, от чего Эшендену стало почему-то спокойнее. Это была довольно некрасивая женщина лет сорока, с нежной кожей и расплывчатыми чертами лица; ее светло-каштановые волосы были заплетены в уложенную вокруг головы косу на манер прусской королевы наполеоновских времен. Плечи у нее были широкие, руки полные, бюст мощный, лицо же совсем не глупое; она производила впечатление женщины с характером, и Эшенден, достаточно долго живший в Германии и хорошо этот тип знавший, вполне мог допустить, что такая женщина не только хорошо готовит, обхаживает мужа, гуляет по горам, но и в курсе абсолютно всех его дел. На ней была белоснежная блузка, из-под которой выглядывала загорелая шея, черная юбка и высокие ботинки. Обратившись к жене по-английски, Кейпор в обычной своей благодушной манере пересказал, как если бы она этого еще не знала, то, что сегодня днем сообщил ему о себе Эшенден. Слушала она молча, с угрюмым видом.

— Вы, кажется, говорили, что понимаете немецкую речь, — сказал Кейпор. Его большое красное лицо расплылось в улыбке, а маленькие зеленые глазки тем временем беспокойно бегали.

— Да, когда-то я учился в Гейдельбергском университете.

— В самом деле? — заговорила по-английски миссис Кейпор, и ее сумрачное лицо немного оживилось. — Гейдельберг я знаю очень хорошо, целый год училась там в школе.

Она говорила на правильном, хотя и гортанном английском языке с чеканными ударениями. Эшенден рассыпался в похвалах старинному университетскому городу и его живописным окрестностям, однако миссис Кейпор, преисполнившись тевтонской гордыни, хранила покровительственное молчание и на комплименты реагировала без энтузиазма.

— Да, долина Некара — одно из самых красивых мест в мире, это общеизвестно, — обронила она.

— Я забыл сказать тебе, дорогая, — спохватился Кейпор, — что мистер Сомервилл хочет брать уроки разговорного немецкого языка. Я сказал, что, может быть, ты ему кого-нибудь порекомендуешь.

— Нет, у меня на примете никого нет, — сказала миссис Кейпор. — По крайней мере никого такого, кого бы я могла с уверенностью рекомендовать. И потом, швейцарский акцент совершенно чудовищен. Уроки со швейцарцем ничего, кроме вреда, мистеру Сомервиллу не принесут.

— На вашем месте, мистер Сомервилл, я бы попробовал уговорить заниматься с вами мою жену. Она ведь человек в высшей степени образованный и культурный.

— Ах, Грантли, у меня совсем нет времени.

Сообразив, что теперь все зависит от него самого, что силки расставлены и осталось только в них попасть, Эшенден повернулся к миссис Кейпор и сказал, как умел только он — робким, извиняющимся, вкрадчивым голосом:

— Разумеется, было бы просто восхитительно, если бы вы могли давать мне уроки. Я счел бы это для себя большой честью. Естественно, это ни в коем случае не должно идти в ущерб вашей работе. Я ведь приехал сюда восстанавливать здоровье и совершенно свободен, поэтому меня устроит любое время, которое удобно вам.

Кейпоры — и он и она — не скрывали своего удовлетворения, а в голубых глазах миссис Кейпор — так Эшендену показалось — сверкнул злорадный огонек.

— Соглашение, разумеется, будет чисто деловым, — сказал Кейпор. — Действительно, почему бы моей жене немного не заработать на карманные, так сказать, расходы? Как вы находите, десять франков в час — это по-божески?

— Вполне, — ответил Эшенден. — Для меня было бы удачей найти за эти деньги такого первоклассного педагога, как ваша супруга.

— Ну, что скажешь, дорогая? В конце концов, один час в день — это не так уж много. Заодно окажешь мистеру Сомервиллу любезность. Тогда, быть может, он поймет, что отнюдь не каждый немец — исчадие ада, как это принято считать в Англии.

Напряженно размышляя, миссис Кейпор наморщила лоб, и Эшенден с ужасом подумал, что с завтрашнего дня ему предстоит регулярно в течение часа беседовать с этой грузной и хмурой женщиной. О чем — один Бог знает!

— Что ж, буду рада давать мистеру Сомервиллу уроки разговорного немецкого языка, — отчеканила наконец миссис Кейпор.

— Поздравляю вас, мистер Сомервилл! — шумно заговорил Кейпор. — Считайте, что вам здорово повезло. Когда начнете? Завтра в одиннадцать?

— Если миссис Кейпор это время устраивает, я готов.

— В одиннадцать так в одиннадцать, — согласилась миссис Кейпор.

Эшенден, довольный, ушел, предоставив чете Кейпор наедине праздновать победу своей дипломатии. Однако, когда на следующий день ровно в одиннадцать часов утра в его комнату постучали (заниматься договорились у него в номере), дверь он открыл не без некоторого трепета. Про себя он решил быть со своей преподавательницей откровенным, в меру развязным и в то же время крайне осторожным — немка была достаточно проницательна и очень импульсивна. Лицо миссис Кейпор было по обыкновению мрачным и озабоченным, она определенно не желала иметь с Эшенденом ничего общего. Но когда они сели и она начала (первое время довольно резким тоном) задавать ему вопросы по немецкой литературе, а потом аккуратно поправлять ошибки и терпеливо, четко объяснять построение сложных немецких конструкций, в которых Эшенден то и дело путался, стало очевидно: хотя она и давала ему урок через силу, но относилась к своим обязанностям вполне добросовестно. Она не только умела преподавать, но и любила это занятие и постепенно, сама того не замечая, увлекалась. Теперь она лишь изредка заставляла себя вспоминать, что перед ней английский варвар, однако Эшендена, который подметил, как она с собой борется, это нисколько не смущало, и, когда во второй половине дня Кейпор поинтересовался, как прошло занятие, он, нисколько не лицемеря, ответил, что урок превзошел все его ожидания, — миссис Кейпор оказалась на высоте, она — прекрасный педагог и исключительно интересный человек.