Уильям Моэм - Эшенден, или Британский агент

Теперь он понимал, что не должен был жениться на ней, он рассказал бы ей все, как есть, и она, потосковав с полгода, вышла бы замуж за кого-нибудь еще. С его стороны жертва оказалась совершенно напрасной. Второй жизни человеку не дано, и горько было сознавать, что единственную жизнь он загубил. Ему так и не удалось пережить свое горе, и он смеялся, когда его называли жестким человеком, — он был мягок как воск. Вот почему я сказал вам, что Байринг прав. Даже если его брак продлится всего пять лет, даже если рухнет его карьера, даже если брак этот принесет несчастье, он все равно поступил правильно. Он был счастлив, он оправдал свою жизнь.

В этот момент дверь открылась, и вошла дама. Посол взглянул на нее, и в его глазах на мгновение блеснула холодная ненависть, но только на мгновение — сэр Герберт встал из-за стола и, изобразив на своем ввалившемся лице светскую улыбку, представил даму Эшендену:

— Познакомьтесь, это моя жена. А это мистер Эшенден.

— Я вас всюду ищу. Почему вы не в кабинете? Мистеру Эшендену, должно быть, ужасно неудобно.

Это была высокая, худая женщина лет пятидесяти, со следами былой красоты на увядшем лице. Видно было, что она из хорошей семьи. Чем-то она напоминала экзотическое растение, выращенное в теплице и начинающее увядать. Она была в черном.

— Как тебе концерт? — спросил сэр Герберт.

— Очень недурно, исполнялся концерт Брамса и оркестровые фрагменты из «Валькирии», а потом «Славянские танцы» Дворжака. Дворжак показался мне несколько претенциозным. — Она повернулась к Эшендену: — Надеюсь, вам с мужем не было скучно? О чем вы беседовали? Об искусстве и литературе, надо думать?

— Нет, скорее о сыром исходном материале, — сказал Эшенден и вскоре ушел.

Пора было идти. Утром шел снег, но сейчас небо очистилось, и Эшенден, бросив взгляд на подернутые морозом звезды, быстрым шагом вышел на улицу. Он боялся, что Гербартусу надоест его ждать и тот уйдет домой. На этой встрече Эшенден должен был принять окончательное решение, и сомнения, которые он испытывал по этому поводу, не давали ему покоя весь вечер, как не дает покоя недомогание, что в любую минуту может перерасти в боль. Дело в том, что Гербартус, неутомимый и решительный Гербартус, вызвался взорвать несколько австрийских военных заводов. Пересказывать в подробностях разработанный им план нет необходимости; скажем лишь, что план этот, при всей своей изобретательности и надежности, плох был тем, что в результате должно было погибнуть или покалечиться огромное число галицийских поляков, его соотечественников, работавших на этих заводах. Во время их утренней встречи Гербартус сообщил Эшендену, что все готово и дело только за ним.

— Но прошу вас, приказ об операции отдайте лишь в случае крайней нужды, — произнес он на своем четком, гортанном английском языке. — Разумеется, если это необходимо, мы не будем колебаться ни минуты, но жертвовать соотечественниками попусту очень бы не хотелось.

— Когда вы хотите получить ответ?

— Сегодня вечером. Утром в Прагу отправляется наш связной.

Тогда-то Эшенден и договорился с ним о встрече, на которую теперь спешил.

— Только, пожалуйста, не опаздывайте, — предупредил Гербартус. — Перехватить связного после полуночи мне уже не удастся.

Все это время Эшенден нервничал, прекрасно сознавая, что испытает облегчение, если Гербартус уйдет, его не дождавшись. Тогда бы ему, Эшендену, не пришлось действовать так скоропалительно. В конце концов, немцы ведь взрывают заводы в странах Антанты, и платить им следует той же монетой. На войне как на войне. Диверсии не только препятствовали производству оружия и боеприпасов, но и подрывали моральный дух мирного населения. Высокие чины, разумеется, делали вид, будто они к диверсиям никакого отношения не имеют. Готовые использовать в своих интересах тайных агентов, о которых слыхом не слыхивали, они закрывали глаза на грязную работу, чтобы иметь возможность приложить чистые руки к сердцу и поздравить себя с тем, что им ни разу не пришлось совершить недостойный джентльмена поступок. Эшенден усмехнулся: ему вспомнился один его разговор с Р. Как-то Эшендену поступило любопытное предложение, и он счел своим долгом доложить о нем шефу.

— Чуть не забыл, — сказал он как бы невзначай, — тут объявился один смельчак, который за пять тысяч фунтов берется ликвидировать Б.

Б. был монархом одного балканского государства, которое его стараниями было готово в любую минуту объявить Антанте войну, поэтому устранение Б. можно было только приветствовать. Политические же симпатии его преемника оставались довольно неопределенными, и уговорить его сохранить нейтралитет большого труда не составляло. По быстрому, внимательному взгляду Р. Эшенден сразу понял, что шеф в полном курсе дела.

— Ну и что? — буркнул Р., нахмурившись.

— Я обещал ему, что поставлю вас в известность. По-моему, он действует из лучших побуждений. Настроен он проанглийски и считает, что, если его страна выступит на стороне немцев, ей будет нанесен непоправимый урон.

— За что же тогда он хочет пять тысяч фунтов?

— За риск. Почему, собственно, он должен оказывать нам услугу бесплатно?

— К такого рода вещам мы с вами касательства иметь не можем. Мы не воюем подобными методами. Предоставим их немцам. Джентльмены мы или нет, черт возьми?!

Эшенден промолчал, но внимательно смотрел на Р. В глазах шефа вспыхнули, как это не раз бывало, красные огоньки, придававшие всему его облику нечто довольно жуткое. Р. и всегда-то немного косил, теперь же его глаза смотрели в совершенно противоположные стороны.

— Не понимаю, зачем было меня об этом информировать. Почему вы не отлупили мерзавца, когда он обратился к вам с этим предложением?

— Мне бы это вряд ли удалось, — возразил Эшенден. — Он крупней меня, да и потом, мне это даже в голову не пришло. Он был со мной подчеркнуто вежлив, даже любезен.

— Разумеется, мы бы только выиграли, если б монарх сошел с круга. С этим я не спорю. Но одно дело желать ему смерти и совсем другое — участвовать в умышленном убийстве. Если б ваш смельчак действительно был патриотом, он бы не стал делиться с вами своими планами, а взялся бы за дело сам, невзирая на последствия.

— Возможно, он хочет в случае своей смерти обеспечить вдову.

— Как бы там ни было, этот вопрос я обсуждать не желаю. Разные люди смотрят на вещи по-разному, и если кто-то считает, что оказывает помощь Антанте, взвалив на свои плечи тяжкое бремя моральной ответственности, это его личное дело.

Эшенден не сразу понял, что имел в виду шеф. Когда же до него дошло, к чему тот клонит, он едва заметно улыбнулся и произнес: