Дэвид Игнатиус - Банк страха

— Ну, а теперь мы должны поговорить о вашем вкладе в эту сделку, дорогой Сэм. Я ведь делаю для вас нечто совершенно особое, значит, и вас буду просить о совершенно особой услуге. Это ведь справедливо, не так ли?

— Да, это справедливо. Скажите, что я должен сделать, и я это сделаю.

Принц минутку подумал, поглаживая указательным пальцем свою замечательную раскрашенную бороду. Наконец он сказал:

— У меня есть друг в Турции, банкир. Он очень много для меня сделал. Но сейчас у него возникли трения с законом. В Турции, в Америке, повсюду. У него где-то есть деньги, кажется на Каймановых островах, спрятанные еще до того, как его банк лопнул. Но ему страшно к ним прикасаться, потому что могут узнать власти США или Англии и причинить ему еще больше хлопот. Так что, понимаете, ему нужна помощь. И вы как раз такой человек, который мог бы ему помочь, — с хорошей репутацией, со связями. Именно такой человек.

— Что я могу для него сделать?

— Купить для него банк в Америке. Он уверен, и не без оснований, что это единственный безопасный способ сохранить его деньги. К сожалению, сам он владеть банком в Америке не имеет права: почему-то все думают, что эти деньги он украл. Вы должны стать для него владельцем такого банка. Мы возьмем на себя все хлопоты. Это ведь несложно, правда?

Сэм безразлично кивнул. Сам с собой он уже совершил сделку перед тем, как позвонил в эту дверь.

— Ура! Я попрошу моего адвоката в Вашингтоне подготовить бумаги. Когда найдут подходящий банк, вам, наверно, придется съездить в Штаты — подписать кое-какие документы и все прочее. Неприятно, конечно, но тут уж ничего не поделаешь.

Сэм еще раз кивнул. Он почти физически ощущал, как рушится образ, который он так тщательно создавал для себя в последние пять лет. Оказалось, что для таких, как он, не существует ни чистоты, ни независимости. Он мог быть незапятнанным и независимым лишь постольку, поскольку не нуждался в услугах других людей; но стоило попасть в сложную ситуацию — и он должен был забираться в такое же дерьмо, как и остальные. Хофман почувствовал, что у него болит сердце; ему хотелось уйти из этого дома. А на лице принца сияла улыбка триумфатора — победителя в долгом споре.

— Дорогой Сэм, раз уж мы снова друзья, давайте отметим это. Может, посмотрим кино? У меня есть новая вещица, я получил ее вчера от одного кувейтского приятеля. Называется «Филиппинские медсестрички». Он балуется съемками у себя дома; уверяет, что все снятое — подлинное.

— Нет, — сказал Хофман. — Не надо кино. — Он вспомнил лицо жены Рамона Пинты на полицейской фотографии, которую принес ему повар-филиппинец. С того дня, казалось, прошла целая жизнь.

— Ну, может, выпьем? Покурим трубочку? Или хотите приятную компанию?

Сэм встал с дивана.

— Мне нужно идти, — сказал он.

— Конечно. Я понимаю. Вы волнуетесь за свою маленькую подружку. Как ее зовут? Лина Алвен. Я займусь этим сейчас же. Как только позвоню своему другу в Турцию и сообщу приятную новость.

В тот день в Вашингтоне, в комнате для банкетов юридической фирмы «Хаттон, Марола и Дьюбин» ее глава Роберт Хаттон давал ленч. Он просил его не беспокоить, поэтому сначала ему не сказали, что звонит клиент из Лондона. Для Хаттона этот ленч был важным событием — ежегодным собранием секретной группы, которую он организовал много лет назад и которая называла себя «Друзья Арабии». Группа была в своем роде замечательная: три бывших члена кабинета, полдюжины отставных сотрудников заграничных служб, несколько видных членов вашингтонской адвокатуры.

Такими ежегодными собраниями отмечались годовщины гигантского предприятия, длившегося в общей сложности уже более пятидесяти лет. Если бы кто-то узнал о существовании группы, он несомненно обвинил бы ее членов в элитаризме, империализме, арабизме, расизме и всех прочих «измах». Но сами они считали эти слова просто мусором, который используют люди, не имеющие ни малейшего понятия о том, как на самом деле устроен мир. Как любил говорить Хаттон в своих ежегодных тостах, единственное, в чем виноваты «Друзья», — это в том, что защищают национальные интересы Соединенных Штатов. Америка взвалила на свои плечи решение тяжелейшей задачи: в одной руке у нее мировой рынок нефти, а в другой — арабо-израильская бомба, всегда готовая взорваться. И пока что, слава Богу, нация успешно решает эту задачу. Нефть по-прежнему течет, а бомба, хоть временами и взрывается, не разносит вдребезги весь дом. И этим весь мир обязан «Друзьям Арабии», хотя, конечно, благодарности за это никто никогда не услышит.

Секретарша все же подошла к Хаттону сразу после того, как он закончил речь. Клиент из Лондона звонил еще раз. Он сказал, что дело очень срочное и не терпит отлагательств. Хаттон извинился и отошел поговорить с одним саудовским принцем, много лет входившим в сеть его клиентов. Слегка сонным голосом принц объяснил, что у него две довольно сложные проблемы. В Ираке сложились такие обстоятельства, что необходимо было направить туда большую сумму денег с банковского счета в Бахрейне; деньги должны быть отправлены как можно быстрее чартерным авиарейсом. А вторая проблема связана с делами турецкого господина, старого знакомого фирмы «Хаттон, Марола и Дьюбин». Здесь тоже речь идет о крупной сумме, которая сейчас покоится на номерном счету в Джорджтауне, на Каймановых островах, но хочет переселиться в Соединенные Штаты. Найден человек, который сможет приобрести для этого какой-нибудь банк. Турецкое дело может немного подождать, а багдадское дело требует немедленных действий.

Хаттон тут же вызвал младшего партнера и дал ему указание оформить снятие средств со счета в Бахрейне и провести переговоры о чартерном авиарейсе с какой-нибудь компанией в Аммане. В течение нескольких минут все колеса завертелись в нужную сторону. Это позволило Роберту Хаттону вовремя вернуться к гостям, чтобы выпить бренди и выкурить сигару.

Этой долгой ночью Лина не сомкнула глаз. Ее снова поместили в одиночную камеру, но на этот раз в камере все время горел свет. В остальном она была точно такой же: шероховатые бетонные стены, испещренные посланиями и именами; вонючая дыра в углу; успокаивающая прохлада каменного пола. Лина не боялась смерти, просто не хотела терять ни минуты того времени, когда работало ее сознание. Она лежала лицом к полу, и перед ее мысленным взором шли персонажи ее жизни, словно актеры, выходящие на прощальные поклоны. Она думала о матери, которая умерла так давно, что осталась в памяти Лины лишь проблесками отдаленного маяка. Но именно мать стала первой жертвой: ее убило их вынужденное бегство из Багдада. Потом Лина думала об отце, арабском аристократе, у которого было слишком мало денег, чтобы позволить себе презирать новый образ жизни арабов. Как же он оказался прав! Это действительно был новый век невежества — «Ашр аль-Джахилийя». Отец тоже стал жертвой.