Владимир Царицын - Аура цвета индиго

Рокада, соединяющая станции, проходила по дну узкого каньона между крутых лесистых скал и была очень извилистой. Параллельно дороге несла свои холодные как лед воды горная речка. На перекатах она бурлила от косяков рыбы, пробирающейся к местам нереста. Скиф, живший когда-то на берегах Амура и в совершенстве владеющий всеми способами рыбной ловли, с ностальгической грустью взирал на это рыбное изобилие.

«Эх, - думал он, - порыбачить бы сейчас! Можно острогу соорудить… Да что острога! голыми руками можно рыбки наловить. Хватай и на берег выбрасывай. Вон его сколько, лосося!.. А потом ушицы бы сваргагнить… Уха – это тебе не бутерброды с тунцом…»

Тогда (в детстве) он в компании таких же голодных, а потому рисковых и хулиганистых пацанов частенько в путину убегал из детского дома. Они не брали с собой ничего лишнего – только соль, спички, снасти и по возможности теплую одежду. Собственно говоря, ничего другого у них, неимущих детдомовцев, и не могло быть.

Они разбивали лагерь на берегу Амура где-нибудь в глуши в зарослях тальника подальше от города и других рыбаков. Ловили рыбу – кету, горбушу, белорыбицу, иной раз и калуга попадалась. Запасов никаких не делали, зачем? Все съедалось тут же: рыба, икра, юшка - жирная и наваристая, пахнущая дымом костра и… свободой. Это был праздник живота: наевшись до отвала, они засыпали у костра, а проснувшись, доедали все, что осталось от вечернего пиршества, и снова шли на берег за рыбой.

Рыбы хватало с лихвой, и она почему-то не приедалась.

Работники рыбнадзора ребят не трогали, не считали их браконьерами: много не съедят, только то количество, которое недобрали на скудных государственных пайках. Егеря частенько подходили к костру, присаживались, не отказываясь от незатейливого ужина, а, уходя, подбрасывали пацанам, то картошки для ухи, то крупы, то сахара, а иногда даже конфет.

Такую жизнь хотелось вести вечно, или, по крайней мере, как можно дольше. Но праздник продолжался недолго - иногда дней пять, редко больше. До той поры, пока их не находили воспитатели и милиция...

Рыбы было так много, что казалось по рыбьим спинам можно перейти на противоположный берег. Руководствуясь непреодолимым инстинктом, она шла вверх по течению, чтобы отнереститься и погибнуть, и не было никого, кто бы помешал ей выполнить свой вечный долг.

Однако одного рыбака люди все-таки увидели.

За одним из поворотов горы резко разбегались в стороны, и река образовывала здесь небольшое мелководное озерцо с островком посредине. На островке хозяйничал лохматый бурый медведь. Он загребал когтистой лапой проплывающую мимо него рыбу и выбрасывал на берег. Образовалась вполне приличная куча.

По просьбе Скифа Джек притормозил, просигналив аварийными огнями едущему позади Багелле. Люди наблюдали за медвежьей рыбалкой, а мишка был настолько увлечен своим занятием, что внимания не обращал на остановившиеся рядом машины. Неожиданно в автомобиле, в котором сидел Дантист, раздался тревожный писк анализатора, и на нем загорелся малиновый огонек. Вскоре на арене появились виновники этих сигналов - группа матерых волкособак.

Их было не менее дюжины, они приближались к потерявшему бдительность от рыболовного азарта мишке сзади, с подветренной стороны. Когда он, наконец, почуял врага и оглянулся, было поздно. Хотя, в любом случае медведь был обречен, он оказался совершенно один против двенадцати серьезных противников. Схватка началась без какой-либо подготовки и взаимного запугивания: псы окружили горе-рыбака и разом кинулись на него. На месте где стоял медведь, образовался огромный хрипящий и рычащий клубок, который упал на кучу рыбы, и покатился по острову.

- Включайте ваш прибор, Свинг! – воскликнул Дантист.

Свинг внимательно посмотрел на него и ответил:

- А что это изменит? Не сейчас, так позже…

«Он прав, - подумал Дантист. – Мы не имеем права вмешиваться. Медведь губит рыбу и еще не родившихся мальков не для забавы - он должен выжить. Собаки убивают медведя, и гибнут сами в этой схватке. А мы можем только наблюдать со стороны. Это их жизнь, жестокая, но справедливая. Выживет только тот, кто имеет на это право. То есть – сильнейший. Так было и так будет всегда»

Один из псов громко взвизгнул и вылетел из кучи-малы с перебитым хребтом. Другой, практически раздавленный в лепешку, остался лежать на камнях когда клубок звериных тел откатился в сторону. Третий пес отцепился сам и, разматывая по острову кишки, вываливающиеся из распоротого брюха, попытался отползти подальше от места битвы, но рычащий шар накрыл его. Медведь дорого отдавал свою жизнь, но силы его были на исходе. Схватка должна была вскоре закончиться победой собак.

Свинг взял микрофон и отдал команду Джеку двигаться дальше.

Не меньше часа ехали молча. Каждый думал о своем. Дантисту вдруг вспомнилась его Альфа - палевая сука породы московская сторожевая…

В принципе Альфа не была Сашкиной собакой. Ее двухнедельным щенком принес домой отец, и только его она признавала хозяином. Отец сам готовил ей еду и сам кормил, гулял с ней, лечил, когда Альфа болела. Всем остальным домочадцам Альфа позволяла любить и ублажать себя, но сама никого не любила. Семейные отношения выстраивались следующим образом: хозяином и вожаком стаи был отец, следующей по статусу была она, остальные являлись рядовыми членами стаи. Она даже позволяла себе рычать на маленького Сашку и на его старшую сестру Александру. Команды она выполняла, но нехотя, как бы делая одолжение. Еду, если она по каким-либо причинам задерживалась, Альфа не просила, а требовала. Дом сторожить отказывалась наотрез.

Альфа была сукой в прямом и переносном смысле. Но любимой всеми сукой.

Отец уже тогда (двадцать лет назад) поддавал, но поддавал в меру. Это позже он сошел с катушек и зверски загулял. Сашка помнил, как отец в состоянии сильного подпития уходил с Альфой провожать припозднившихся гостей, а возвращался только благодаря своей проводнице, которая естественно не могла заблудиться и приводила отключившегося хозяина к родному порогу. Мама раздевала невменяемого супруга, укладывала в постель, а Альфа стояла рядом и контролировала безопасность хозяина. Дождавшись его богатырского храпа, она со спокойной совестью отправлялась в свой угол и укладывалась спать сама.

Вскоре отцу стало не до Альфы, у него появились новые увлечения, которые стали отнимать у него все больше и больше времени. Он стал подолгу задерживаться якобы, на работе, иногда не ночевал дома, а вскоре и вовсе ушел от семьи. Альфа перешла на Сашкино попечение.

Но Сашкиной собакой Альфа так и не стала.

Собака не смогла смириться с предательством прежнего хозяина, а нового хозяина признать не пожелала. До последнего дня жизни Альфа практически не выходила из своего угла, лежала молча как сфинкс, лениво наблюдая за происходящим в доме. Вставала только дважды за сутки: утром на прогулку, и вечером к своей тарелке. Несмотря на габариты, Альфа была совершенно незаметна в доме, казалось, что ее просто нет.