Валерий Ванико - Золото по ленд-лизу

Над бескрайним морем голубых лапландских тундр, что, перемежаясь с сопками, тянутся от скалистых фьордов Норвегии до побережья Кольского полуострова, полярный день.

В лучах немеркнущего солнца искрится последний, еще не растаявший снег, зеленеет ягель, блестят холодной водой небольшие озера, с которых доносятся разноголосые крики вернувшихся с зимовки птиц.

На теплом валуне дремлет отощавший за зиму пестрый лемминг. Вдруг он настораживается, вскакивает и с писком ныряет в щель.

Из-за ближайшей сопки появляются два человека. Они едва передвигают ноги и, подойдя к камню, устало садятся на него.

Оба путника предельно измождены, с серыми, заросшей щетиной лицами. На одном - высокого роста и с широкими вислыми плечами, лопарский колпак, выцветший солдатский ватник, драные бриджи и размокшие от воды пьексы.

На втором - коренастом и непрерывно кашляющем, видавшие виды матросская шапка и бушлат с позеленевшими латунными пуговицами, рваная на коленях брезентовая роба и полуразвалившиеся кирзовые ботинки.

В руках у высокого финский автомат «Суоми», а на поясе коренастого, нож «пуукко» с костяной рукояткой. За плечами у обоих тощие котомки.

На незнакомцев тут же наваливается дрема, и они начинают клевать носом.

Однако через минуту высокий вздрагивает, открывает глаза и толкает локтем напарника.

- Не спи, Сашок, замерзнешь.

- А, чего?! - испуганно вскидывается тот и недоуменно вертит головой.

- Не спи, говорю, идти надо.

Они тяжело встают и, покачиваясь, бредут дальше. Примерно через километр тот, которого назвали Саней, падает лицом в пропитавшийся сыростью мох и вновь заходится мучительным кашлем.

Высокий сплевывает и присаживается на корточки рядом.

- Вставай, Сашка, вставай, вот эту марь пройдем и под сопкой отдохнем, - трясет он за плечо спутника.

Тот поднимается, высокий обхватывает его за плечи и, спотыкаясь, тащит дальше.

У относительно сухого склона сопки оба валятся у чахлой березки и засыпают.

Когда они открывают глаза, солнце все также сияет в высоком небе.

- Дим, а что сейчас, день или ночь? - шепчет Сашка.

- Я и сам не знаю, все в башке перепуталось от голода. Надо пашамать.

- Надо.

Дим, так зовут высокого, приподнимается, стягивает с плеч котомку и достает из нее вяленый кусок оленины. Затем протянутой Сашкой финкой разрезает ее и большую часть отдает другу.

- Ты отдыхай пока, а я схожу туда, - кивает он на синеющее неподалеку, окаймленное редким кустарником и карликовыми деревцами озеро, - может птицу какую подстрелю.

- Это последний патрон?, - шепчет обметанными жаром губами Сашка.

- Последний. Как и мясо, что лопари дали. Больше ничего нету.

Дим встает, щелкает затвором автомата и уходит к озеру. Через несколько минут оттуда доносится гулкий выстрел и над сопкой проносится стайка птиц. А чуть позже возвращается Дим и швыряет автомат на землю.

- Все, кончился наш «суоми».

- А птица ?

- Промазал, руки дрожат. Но ты не дрейфь, через неделю-другую птицы яйца класть станут, тогда заживем. А пока ягель жрать будем, прошлогоднюю морошку, что найдем, и кору с молодых деревьев. Все равно к своим выйдем. Вот увидишь.

- Зря мы все-таки у лопарей не остались, - произносит Сашка. - Чуть отдохнули бы и двинули дальше.

- И вовсе не зря. Ты ж слышал, к ним за оленями и рыбой финны с немцами наезжают. Снова к ним в лагерь захотел?

- Не-е, - тянет Сашка.

- Ну, то-то же. Значит, не ной. Ты, кстати, какого года призыва?

- Сорок первого.

- Совсем салага.

- А ты?

- Тридцать девятого.

- И где ж ты Санек, служил, небось, при штабе?

- Не, на морском охотнике, рулевым-сигнальщиком. Прошлым летом в Белом море нас финская лодка торпедировала. Командира, меня и боцманом при взрыве за борт выбросило. Финны всплыли и подняли нас к себе на палубу. Командира тут же расстреляли.

Затем, выяснив специальность, боцмана выкинули за борт. А я назвался коком и меня не тронули.

- Чего ж это они?

- До этого мы несколько часов гоняли лодку по дну залива и бомбили. Да так, что она соляром течь стала. Видать разозлили финнов здорово.

А кок на позиции им был здорово нужен - своего при взрывах кипятком ошпарило.

Правда, что я готовить не умею, финны поняли через пару часов, как погрузились. Снова рассердились и выбили мне половину зубов. Во, - ощерил Санька щербатый рот. -А как вернулись в базу, сдали меня в лагерь. А ты Дим как туда попал? Ведь раньше я тебя почти не знал.

- Я, Санек, до марта 41-го служил на Балтике, на крейсере «Октябрьская революция», это бывший «Гангут», слыхал про такой?

- Да, это на котором при царе восстание было.

- Точно, молоток. И был я старшиной 1 статьи, командиром отделения торпедистов и призером флота по боксу. А потом стал диверсантом.

- Как это? - широко распахивает глаза Сашка.

- Очень просто. Отобрали на кораблях пару десятков ребят покрепче, погнали на медкомиссию, а потом доставили к начальнику Кронштадского укрепрайона адмиралу Ралю.

И тот сообщил, что особым приказом Главкома ВМФ, с этого дня все зачислены в специальную команду, где из нас будут готовить подводных диверсантов. До мая на закрытом полигоне обучили водолазному и подрывному делу, стрельбе и рукопашному бою. А затем переодели в солдат и перебросили самолетом в Белоруссию, в закрытый гарнизон, где дислоцировалась воздушно- десантная бригада. Там обучили прыгать с парашютом, работе с рацией и прочей хурде - мурде.

А тут война. Флоту не до нас. Мы в этой бригаде и застряли.

Уже в июне 41-го нас забросили в тыл к немцам, под Минск. Там рвали их эшелоны с техникой и мосты, склады с боеприпасами и громили небольшие гарнизоны. Потом, кто остался, вышли к своим, и всех доставили в Подмосковье. Дали немного отдохнуть, пополнили и в августе снова отправили за линию фонта, теперь уже подо Ржев - немцы к Москве подходили. И там наделали шуму. А когда в январе 42-го прорывались к своим, меня осколком в башку садануло и сильно контузило.

Очухался уже в плену. Документов никаких, их перед заброской отбирали. Назвался военным строителем Васей Пупкиным. В результате оказался в финском лагере на строительстве укреплений, откуда мы с тобой и «подорвали» Вот такие дела.

- Ну, ты даешь,- восхищенно смотрит на товарища Санька, - а я уж думал, ты и впрямь строитель.