Алистер Маклин - Цирк

— Вовсе нет. Просто ваша квартира великовата для одного человека.

— Мистер Ринфилд очень добр ко мне.

— Не думаю, что он что-нибудь теряет на своей доброте, — сухо заметила девушка. — У кого-нибудь еще есть такие удобства?

— Я как-то не интересовался…

— Бруно!

— Вы правы, больше ни у кого.

— Во всяком случае, не у меня. Мое купе напоминает телефонную будку в горизонтальном положении. Впрочем, я понимаю, что между секретарем директора и суперзвездой огромная пропасть.

— Так оно и есть.

— Ох уж эти мужчины! Сама скромность!

— Поднимитесь со мной под купол, на трапецию, с завязанными глазами — и вы почувствуете разницу.

Мария вздрогнула почти непритворно.

— Да я даже на стуле не могу стоять, не чувствуя головокружения! Правда-правда. Вы заслужили ваш дворец. Что ж, надеюсь, мне всегда можно будет прийти полюбоваться вашими чертогами.

Бруно подал ей напиток.

— Я буду класть перед дверью специальный пригласительный коврик для вас.

— Спасибо. — Мария подняла бокал. — За наш первый вечер наедине! Мы ведь должны влюбиться друг в друга. Как по-вашему, что думают о нас сейчас ваши коллеги?

— Не могу отвечать за других. Лично мне сейчас хорошо. — Бруно посмотрел на поджатые губы девушки и поспешно добавил: — Вернее, нам сейчас хорошо. Очевидно, именно это думают в данный момент другие. Не менее сотни людей знают, что вы здесь, со мной. Вам не полагается застенчиво покраснеть?

— Нет.

— Увы, это утерянное искусство. Однако вряд ли вы пришли сюда только ради моих прекрасных глаз. Вы должны мне что-то сказать?

— Вообще-то, нет. Если помните, это вы меня пригласили, — улыбнулась Мария. — Интересно, зачем?

— Чтобы довести нашу игру до совершенства.

Мария перестала улыбаться и поставила бокал. Бруно быстро наклонился и коснулся ее руки:

— Не будьте дурочкой, Мария!

Девушка неуверенно посмотрела на него, улыбнулась и снова взяла бокал.

— Скажите, что и как я должен буду делать по прибытии в Крау?

— Это знает только доктор Харпер, но он еще не готов к разговору с вами. Мне кажется, он расскажет об этом вам — то есть нам — либо по пути через океан, либо уже в Европе. Но две вещи он все же сообщил мне сегодня утром…

— Так и знал, что вы хотите мне что-то сказать!

— Ну, я просто пыталась вас подразнить. Ничего не вышло, да? Вы помните двух мнимых электриков, из-за которых вызывали полицию? Это были наши люди, они искали подслушивающие устройства — жучки. Ребята уделили особое внимание вашей квартире.

— Жучки? В моей квартире? Послушайте, Мария, это начинает напоминать мелодраму.

— В самом деле? Вот вам вторая новость: несколько дней назад были обнаружены два жучка в кабинете мистера Ринфилда. Один в лампе, другой в телефоне. Вам это тоже кажется мелодраматичным?

Бруно не ответил, и девушка продолжила:

— Жучки решили не удалять. По предложению мистера Харпера, мистер Ринфилд несколько раз в день говорит по телефону с Чарльзом, делая завуалированные намеки и строя туманные предположения насчет некоторых интересующих его сотрудников цирка. Само собой разумеется, о нас с вами — ни слова. Если наши предполагаемые противники отслеживают все подозрения директора, то у них просто не остается времени ни на что другое. В том числе и на нас.

— Они просто сумасшедшие, — резко сказал Бруно. — И когда я говорю «они», то имею в виду не каких-то там «их», а Ринфилда с Харпером, которые играют в детские игры.

— Разве убийства Пилгрима и Фосетта — это игра?

— Храни меня Господь от женской логики! Я вовсе не об этом говорил.

— У доктора Харпера за плечами двадцатилетний опыт.

— Или однолетний двадцать раз подряд. Ладно, отдаю себя в руки специалиста. А пока, видимо, жертвенному бычку делать совершенно нечего.

— Верно. Хотя нет. Вы могли бы рассказать, как мне с вами связываться.

— Постучите два раза и спросите Бруно.

— Ваша квартира совершенно изолирована, и во время движения поезда я не смогу видеться с вами.

— Ну-ну! — Бруно широко улыбнулся, и Мария впервые увидела, как засияли его глаза. — Наблюдается некоторый прогресс. Вы думаете, что вам захочется меня увидеть?

— Не прикидывайтесь. Мне может понадобиться вас повидать.

Бруно кивнул:

— При движении поезда запрещено закрывать вагоны для прохода. В углу моей спальни есть дверь, которая выходит в коридор. Однако ручка на ней только с моей стороны.

— Я постучу к вам: тук-тук, тук-тук — и вы будете знать, что это я.

— Тук-тук, тук-тук, — серьезно повторил Бруно. — Люблю я эти детские игры!

Он проводил девушку до ступенек, ведущих в ее купе, и сказал:

— Ну что ж, спокойной ночи! Спасибо, что навестили меня.

Наклонившись, он легонько поцеловал девушку. Мария не отстранилась, только мягко заметила:

— Вам не кажется, что это чересчур реалистично?

— Вовсе нет. Приказ есть приказ. Мы должны производить определенное впечатление, и нельзя упускать такую прекрасную возможность. Сейчас за нами наблюдает не менее дюжины наших коллег.

Мария скорчила рожицу, отвернулась и вошла в купе.

Большую часть следующего дня занял демонтаж многочисленного и разнообразного оборудования цирка, составляющего арену, внутренние помещения и площадку аттракционов, и погрузка его в поезд длиной почти в километр. Постороннему могло показаться, что за столь короткий срок просто невозможно переместить в вагоны и на платформы все это имущество: клетки с животными, разборные комнатки артистов, многочисленные механизмы, используемые в представлении, павильон «Великого менталиста» и бог знает что еще. Однако работники цирка, наделенные опытом нескольких поколений, выполнили эту задачу с необыкновенной легкостью и спокойной деловитостью, которая превращала видимую суматоху в почти сверхъестественный порядок. Погрузка продовольствия для сотен животных и людей тоже казалась невероятно сложной задачей, но на деле последний грузовик отъехал от поезда примерно через час после прибытия первого. Вся операция напоминала военные учения по материально-техническому снабжению, с той лишь разницей, что любой беспристрастный наблюдатель неминуемо вынужден был бы признать действия работников цирка верхом эффективности.

Цирковой поезд отправлялся в десять вечера, а в девять часов доктор Харпер все еще совещался с адмиралом, изучая два очень сложных чертежа.

В одной руке адмирал держал курительную трубку, в другой — рюмку с бренди. Он выглядел расслабленным, спокойным и беззаботным. Его спокойствие и расслабленность были вполне естественны, но вряд ли единственный вдохновитель предстоящей операции, человек, продумавший и спланировавший все до последних мелочей, действительно мог быть беззаботным.