Алексей Зубов - Вне игры

— Дюк дал ему свой настоящий адрес?

— Нет… Дядюшкин…

— Это — один источник. А другой?

— Веселовский… Через Дюка… Правда, в последнее время контакты Дюка с Глебовым и Веселовским прервались.

— А контакты Владика и Глебова?

— Глебов часто бывает в Москве, и они каждый раз встречаются. С доктором Рубиным — тоже…

Кажется, все сказано, все выяснено и пора принимать решение. Но шеф не спешит. Вытянув длинные ноги, он угрюмо смотрит на носки своих до блеска начищенных ботинок: «Кого же послать в Москву? Егенса, Нандора… Можно Медичку». Он неподвижно сидит несколько минут. Ему, бывшему офицеру королевских военно-воздушных сил, пришло в голову сравнить положение доктора Рубина с самолетом, удачно «схваченным» лучами прожекторов. Теперь только бы не выпустить. И добить.

Он вспомнил информацию Медички: «Человек гнилой, которого свалить можно без особого труда». Так ли? Кому же поручить? Нандор? Его, пожалуй, надо приберечь для второго захода. На первый раз рискованно. Ведь вопрос так и остался открытым: как поступил русский доктор после истории на стамбульском базаре — сообщил в КГБ или нет? Если сообщил, то Нандору нельзя показываться в Москве. Медичка?.. Эта хорошо знает Москву, москвичей. Но нет ли за ней «хвоста»? Пожалуй, Егенс… Шеф встает, подходит к Егенсу и говорит так, будто его внезапно что-то осенило.

— Послушайте, Егенс, а вам не пришла в голову такая весьма не оригинальная мысль — для поездки в Москву, для установления первого контакта с русским доктором самая подходящая кандидатура — это вы. Не так ли?

— Да, сэр… Я готов, сэр…

Шеф попрощался с коллегами и уже хотел было выйти из комнаты, но в дверях остановился и откашлялся, Егенс знал эту манеру «рыжего дьявола».

— Послушайте, Егенс. Как по-вашему, Глебов не догадался, что история с дядей Дюка — блеф?

— Думаю, что нет, сэр… Его перепроверят, сэр…

— Господин Глебов нас интересует, так сказать, в плане более отдаленном. Но нам надо знать, в какой мере можно рассчитывать на него в будущем…

— Я предусмотрел этот вариант, сэр. Веселовский имеет поручение Дюка держать Глебова в поле зрения.

Виктор Павлович аккуратно складывает несколько папок, убирает со стола диктофон, пленки. Рона, пожалуй, сделала максимум того, что можно было сделать. А что касается «перепроверки» Глебова, то и здесь многое проясняется.

…В конце апреля Глебов поехал в Москву утверждать проект. Ирина вспоминает об этом приезде с тревогой, что-то недоговаривая, а может, попросту сказывается недавний шок. Погиб человек, который… Она сама не знает, был ли он ей безразличен. Нет, нет, главное — Сергей. Он все. А Глебов?

— Странный это был человек. Для меня — загадка. Умный, образованный и в то же время с шорами на глазах, с каким-то узко-обывательским взглядом на жизнь… Писал стихи, обожал музыку, живопись… В тот день Глебов встретил меня утром, когда я шла на работу… Я спросила его: «Что это с вами? На вашем лице выражение такого восторга. Весна?» — «В том числе и весна… Посмотрите, как весело играет солнце в окнах домов, как ослепительно белы мохнатые облака в голубизне высокого неба… Тс-с-с! Прислушайтесь — вы слышите, как, пощелкивая, лопаются почки на деревьях. Не слышите? А я слышу. И еще что-то слышу, чувствую… Вы спросили — что со мной, весна? Я вам ответил — в том числе и весна. А главное — вы…»

Ирина резко оборвала его тогда.

— Перестаньте сюсюкать, Глебов. Все это как-то неестественно…

— А для меня естественно, как вдох и выдох.

— Я прошу вас… Будем просто друзьями. Хорошо?

Глебов ничего не ответил и сухо попрощался.

В тот день Ирина пришла домой раньше обычного. Захар Романович был у себя в кабинете — ему нездоровилось. Но кто это у него там, с кем он так оживленно беседует? Пока она слышит только голос отчима. Захар Романович говорил о событиях в Чехословакии. Собеседник поддакивал. Но вот и собеседник подал голос. Глебов! До чего же назойливый молодой человек! Кажется, утром договорились?

Ирина распахнула застекленную дверь кабинета отчима. Ее поразило: оживленный разговор мгновенно прервался, и Глебов стал что-то лепетать о картинах…

— Я принес Захару Романовичу Модильяни… Вы представляете, что это такое — альбом Модильяни? Днем с огнем не сыщешь. И еще журнальчик… С перцем…

Ирина не стала задерживаться. Она сказала, что не хочет мешать им вести деловые разговоры. Глебов попытался переключиться на шутливый тон. Но Ирина тут же отправилась в свою комнату. Через десять минут она услышала, как хлопнула дверь. Глебов ушел.

В тот вечер она спросила у отчима: «Что это за журнальчик с перцем? Все из той же серии?» Ей известно было, что отчим собирался заняться сексологией и всерьез утверждал, что в наш век проблема секса становится столь же актуальной, как и экология. Захар Романович ответил уклончиво:

— Не совсем из той, Ириночка. Но тебе это будет не интересно.

Через два дня, в воскресенье, в канун возвращения Глебова на стройку, Владик устраивал пирушку. Были тут Ирина с Сергеем, Глебов и еще несколько друзей хозяина дома. Часов в одиннадцать утомленные и изрядно «нагруженные» гости расходились. Последним уходил Глебов. «Вася, задержись. Есть дело…» — шепнул хозяин. Пьяный, он не заметил стоявшую рядом Ирину. Тогда она не придала никакого значения его словам.

«Есть дело…» Теперь Бутов догадывается, что это за «дело». Найденные при обыске письмо господина Соловьева, уже известный полковнику «коктейль» из магнитофонных записей, наконец, неотправленное и недописанное письмо другу… Тут, пожалуй, и домыслить нетрудно.

Полковник представил, как Владик на прощание передал другу все это «хозяйство». И тем не менее оставалось темное пятно. Сейчас, после гибели Глебова, может, это и не столь важно. Однако и мертвые иногда могут свидетельствовать «за» и «против» живых. И Бутов вновь вспомнил сообщение Роны: перепроверить Глебова — вслепую ли действовал? И тут Бутова осенило. Это и была перепроверка! Вместе с магнитофонными записями Владик сунул ему фотокопию письма некоего Соловьева. Для Глебова это новая ступень той скользкой тропы, на которую он уже вступил. Владик сунул письмо и выжидал — как будет реагировать? Обычная проверка… Бутов уже знает, чем она кончилась. Он читал неотправленное письмо Глебова.

«Нет, дружище, я не приемлю послание Соловьева… Мне чуждо и непонятно все, что я прочел в оставленном тобой письме. Может быть, ты случайно передал его мне? Случайно ли? Нам надо встретиться и о многом поговорить».

Они не встретились, не поговорили. И пока только чекисты знают результат учиненной по заданию Дюка перепроверки Глебова… Да, видимо, где-то стали действовать сдерживающие центры, что-то начинало проясняться в сознании молодого человека, барахтавшегося в сетях, заброшенных Дюком и Владиком. Не Ирина ли тому «виной»? Все может быть. Но Глебов мертв, и никто не объяснит…