Лев Овалов - Секретное оружие

— Выпейте, пожалуйста…

Леночка отстранила его руку.

— Не беспокойтесь… Я готова… — Она вздохнула. — Готова к самому худшему.

Ползунов тоже вздохнул.

— По всей вероятности, товарищ Ковригина пала жертвой собственной неосторожности. Шла по путям, задумалась о чем-нибудь… Что могло привести ее в Рассадино? — быстро спросил он. — Вы не знаете?

— Неподалеку от Рассадина филиал института, в котором работает мама…

— Мы так и думали, — перебил Ползунов. — Труп, извините, сильно обезображен, и мы обязаны произвести опознание. В сумочке обнаружены служебное удостоверение и пропуск… По этой причине и пришлось вас побеспокоить. Хотя документы нашлись, но полагается вызвать родственников…

— Не утешайте меня, — сказал Леночка. — Говорите, что нужно.

Ползунов положил перед собой лист бумаги, взял ручку.

— Необходимо составить протокол опознания. Я вас попрошу, опишите наружность гражданки Ковригиной…

Как трудно, как мучительно было Леночке говорить о Марии Сергеевне как о мертвой.

— Среднего роста… Не толстая и не худая… Русые волосы…

— А нет ли у нее каких-либо особых примет? — спросил следователь. — Каких-нибудь родинок, бородавок, родимых пятен? Шрама?

— У нее…татуировка. Повыше локтя, на левой руке. Имя “Люся”, потом “плюс” и “Боря”.

— Правильно, — сказал следователь. — Ваша мама случайно не воспитанница детского дома?

— Что вы! — почему-то обиделась за нее Леночка.

— Я это предположил в связи с татуировкой, — объяснил следователь. — Раньше в детских ломах иногда упражнялись…

— Нет, — сказала Леночка. — Это была просто школьная шалость, друзья детства обменялись именами.

С привычной быстротой следователь составил про­токол.

— Все в порядке… — Он замялся. — Теперь вам придется лично взглянуть…

Леночка молча поднялась.

Ползунов повел ее в приемный покой.

В пустой выбеленной комнате высокий узкий стол был при­крыт большой чистой простыней.

Навстречу к ним вышла женщина в медицинском халате.

— Покажите, — распорядился следователь. Женщина сдернула простыню…

— Да, — сказала Леночка и пошла прочь. Ползунов повел ее обратно, подписать протокол.

— Все-таки дайте мне воды, — попросила Леночка. — И позвольте позвонить по телефону.

Леночка знала правду и, несмотря на это, очень нервничала: зубы ее постукивали о край стакана, и го­лос прерывался. Она набрала номер.

— Доктора Успенского. Я прошу доктора Успенского. Говорят из дома. Очень срочно…

Павлик не заставил себя ждать

— Я здесь, Ленок! — прокричал он издалека. — Мария Сергеевна вернулась?

— С мамой несчастье, — принудила себя сказать Леночка. — Мама попала под поезд. Я только что была в приемном покое. Я нахожусь на Киевском вокзале. Приезжай за мной…

На Павлике лица не было, когда он появился перед Леной.

— Ленок… Это все я, все я виноват, — растерянно приговаривал он — Мало ли что она запретила! Мне надо, надо было пойти с ней…

Леночка дернула его за руку.

— Пойдем в аптеку!

Павлик посмотрел на нее с недоумением.

— Зачем?

— За валерьяновыми каплями, — жестко сказала Леночка. — В самом деле, нельзя же так, а еще врач!

Леночке очень хотелось его утешить, но она обязана была играть свою роль и молчать.

И в то самое время, когда мужество и выдержка Леночки подвергались мучительному испытанию на допросе у следователя линейной прокуратуры, в одном из управлений, ведающих вопросами государственной безопасности, тоже шел разговор о смерти профессора Ковригиной.

Мария Сергеевна Ковригина давно уже принадлежала к числу тех ученых, жизнь и работа которых находились в поле зрения органов, отвечающих за безопасность советских людей. Они не вмешивались ни в работу, ни тем более в частную жизнь ученых, но несли ответственность за охрану специальных институтов и лабораторий и за жизнь и безопасность тех, кто в этих институтах трудится.

Поэтому-то майор Ткачев, просматривая очередную сводку происшествий за последние сутки, обратил внимание на лаконичное сообщение о несчастном случае, в результате которого погибла профессор М. С. Ковригина. И не только обратил внимание, но и счел необходимым доложить о смерти Ковригиной генералу Пронину.

Ткачев вошел в приемную, поздоровался с секретарем и осведомился:

— Один?

— Заходите.

Ткачев открыл дверь.

— Разрешите, товарищ генерал?

— Заходите, Григорий Кузьмич…

Пронин указал на кресло:

— Садитесь.

Он был уже немолод, генерал Пронин, давно мог уйти на пенсию, но сам не просился, а начальство не предлагало. Он был по-настоящему талантлив и, что особенно важно, обладал подлинным даром работать с людьми. Все, кто работал с ним, и уважали, и любили его. Строгий, требовательный, принципиальный, но в то же время душевный и справедливый человек.

Трудную и сложную жизнь прожил Иван Николаевич Пронин. Она рано, до срока, посеребрила его голову, но через самые тяжкие испытания прошел он, не запятнав своей совести, — совести настоящего коммуниста.

“Стар-стар, а морщины мало заметны, и всегда так подтянут, что всем нам в пору с него брать пример”, — подумал о нем Ткачев. Смотрит на тебя — хоть купайся в глазах, не глаза — ласковое синее море, а вот допрашивал на днях перебежчика, не глаза — кинжалы, не глаза, а сталь, — как перебежчик ни крутился, не выдержал его взгляда, раскололся…

Высокой, настоящей партийной школы человек, с самим Дзержинским встречался…

Но Пронин не дал Ткачеву углубиться в свои размышления. Он большим красным карандашом отметил что-то на мелко исписанном бумажном листе и вопросительно посмотрел на Ткачева.

— Слушаю.

— Как будто ничего особенного, Иван Николаевич, но я решил доложить, — начал Ткачев. — Помните, говорили как-то о Глазунове? Профессор Ковригина, помните? Они еще вместе ездили на Урал…

Пронин кивнул.

— Ну-ну?

— Попала под поезд!

— Кто?

— Ковригина.

— То есть как “попала”?

— А очень просто, по собственной неосторожности. Переходила пути и замечталась, должно быть…

Пронин нахмурился.

— Нехорошо, когда такие люди попадают под поезд.

— И я думаю, что нехорошо.

Пронин исподлобья взглянул на своего помощника.

— Что-нибудь подозрительное?

Ткачев покачал головой.

— Будто бы и нет, но…

— Понятно. За всеми по пятам ходить не будешь, но неприятно, когда такие веши случаются с такими людьми. Поинтересуйтесь, Григорий Кузьмич, обстоятельствами ее смерти. Ну несчастный случай, так несчастный, но ведь кто-то и рад бывает таким случаям…

Ткачев встал.

— Разрешите идти?

— Да-да, действуйте.

Пронин остался один. Он никогда не видал Ковригиной. Как-то о ней упоминал Глазунов. В последний раз он сам приезжал к Пронину. Глазунова беспокоил повышенный интерес за границей к его открытию: домогаются конфиденциальных встреч с ним, пишут, делают намеки. По поводу этих намеков он и приез­жал. Просил усилить охрану института.