Анатолий Стась - Подземный факел

— Получил письмо, спрашиваю? — глаза Гандзи зло блеснули.

— У меня семья, ребенок, — вяло произнес Горишний. — Я жить хочу. Оставьте меня в покое.

— Дурень! — зашипел Гандзя, не без удовольствия заметив состояние Горишнего. — Думаешь, опять заставлю винтовку взять? В лес потащу? Не бойся, этого не будет. Но и хвостом вилять не позволю, — угрожающе шептал он. — Ходил с нами в сорок четвертом? Ходил! Не у кого-нибудь — у Гандзи был. Значит, и убивал, и вешал, и жег. А как же иначе? Сумел замести следы — твое счастье. Но знай, одного слова достаточно, и застегнут тебя чекисты на все пуговки. Будешь артачиться — могу и сам пулей угостить. Думал, шутить будем с тобой? Здесь шутки короткие. Или до конца вместе, или…

Горишний тяжело вздохнул.

— Связали вы меня по рукам и ногам. Деваться некуда. Эх…

— Ничего, все будет лучше, чем ты думаешь, — снисходительно успокоил Гандзя. — Когда Довбня передал тебе письмо?

«Почему Довбня? Что он говорит?» — Горишний насторожился. Гандзя понял его секундное замешательство по-своему.

— Не узнал Довбню? Это же руководитель нашего районного «СБ» [22] Так называемая «служба безопасности» националистов-бандеровцев, отличавшаяся особой жестокостью в расправах над украинским населением в годы гитлеровской оккупации Западных областей Украины. . Я послал его к тебе заранее.

Лысого, как пенек, с квадратным подбородком Довбню Горишний помнил, хотя прошло уже столько лет. Там, в банде, Довбня был правой рукой Гандзи, его ближайшим помощником во всех темных делах. Они и убежали вдвоем из Гнилого Яра, бросив всех своих людей, когда банду окружили пограничники.

«Но при чем здесь Довбня? Ведь письмо принесла женщина». — Горишний почувствовал, что говорить Гандзе об этом не следует и что вести разговор надо в таком же тоне, в каком он начался.

— Не узнал я его, — согласился Гриць. — Он приходил ко мне ночью…

— О нем расскажешь позже, — Гандзя вдруг потерял интерес к Довбне. — Встречаться вам уже нет нужды. Все, что от Довбни требовалось, он… выполнил. Теперь слушай, — шея Гандзи вытянулась, пальцы нервно теребили воротник пальто. — Наши дела, Вепрь, идут как следует, мы живем и боремся. Настало время действовать и тебе. На промысле есть человек, которого придется… — Он сделал выразительный жест рукой. — Ясно? Кстати, Бранюк надолго уехал отсюда?

— Не… знаю. Не говорил нам.

— Гм… Так вот. Убрать надо инженера Бранюка, и побыстрее. Вот возьми, — Гандзя протянул Горишнему маленькую пластмассовую трубочку. — Там таблетки. Брось одну в воду или в пищу — и конец. Боишься? — процедил он, увидев, что Горишний побледнел. — Бояться поздно. Сделаешь все, что надо!

— Но я же… потом меня…

— А, ты вон о чем… Напрасно нюни пускаешь. В четверг я буду ожидать тебя в полночь у колодца, что вблизи шоссе на Верхотурье. Знаешь это место? Мы уйдем отсюда, чтобы уже никогда не возвращаться. За границу пойдем.

— Это… правда?

— Мы не разбрасываемся людьми. — Почувствовав, что слова его прозвучали высокопарно, Гандзя поспешно добавил: — Будешь иметь большие деньги. Будешь жить в лучшей гостинице Западного Берлина. Рестораны, кафе, машины… Не пожалеешь, парень. А пока что на всякий случай держи. — Горишний увидел в его руке пачку денег. — Может, понадобятся. Спрячь. Значит, договорились?

Грицько кивнул головой.

Гандзя приказал выключить в коридоре свет. Снова звякнула щеколда. Фигура Гандзи на миг возникла в обрамлении двери и исчезла.

Горишний шагнул было за ним, но остановился на пороге. «Звать Закирова? Догонять? Что делать?» Лоб взмок от пота. Повернувшись, он натолкнулся на стену, в темноте на ощупь искал дверь. Дернул за ручку. В соседней с кабинетом Бранюка комнате на столе стоял телефон. Опрокинув стул, схватил с рычага трубку. Сразу же услышал приятный, будто родной, женский голос:

— Станция слушает.

— Дайте немедленно… Слышите? Алло, станция!

— Я вас прекрасно слышу. Говорите спокойно. С кем соединить?

— Заставу… Скорее!

— Минутку подождите. Занято.

— Алло, станция, станция! Я вас прошу…

Что ответила телефонистка, Горишний не услышал. Удар в затылок бросил его грудью на стол. Телефон полетел на пол, трубка выпала из руки.

— Так ты вон как, собака… Пощаду вымолить хочешь? Продаешь, сволочь?

Рукоятка пистолета на этот раз обожгла Горишнему щеку, болью впилась в плечо. Грицько застонал, пошатнулся и головой вперед, вслепую бросился на темную фигуру, отшатнувшуюся в сторону. Гандзя зацепился ногой за телефонный шнур. Лицо бандита белым пятном мелькнуло перед Горишним. Грицько ударил кулаком по лицу Гандзи и, перехватив его руку с пистолетом, изо всей силы сжал ее пальцами. Гандзя рванулся, не устоял на ногах. Оба повалились на пол.

Горишний был моложе и сильнее. Правой рукой он держал врага, не давал ему освободить руку с оружием, а левое плечо нестерпимо ныло. Что-то теплое и липкое потекло по затылку за воротник.

…Славка проснулся от стука за стеной. Казалось, на пол упало что-то тяжелое. Кровать отца была пуста. Закирова в комнате не было тоже. «Что там гремит?» Мальчик поднял голову с подушки, прислушался. За стеной глухой топот. Кто-то негромко вскрикнул.

Славка вскочил с постели. Босиком, раздетый выбежал в коридор, повернул выключатель. Дверь в комнату, где обычно по вечерам собирались нефтяники, была распахнута. Славка попятился… Свет, упав из коридора, выхватил из темноты двух мужчин. Обхватив друг друга руками, они катались по полу, тяжело дыша, наталкивались на опрокинутые стулья, на телефон, сброшенный со стола.

«Тато!», — хотел крикнуть Славка, узнав отца, но из горла вырвался лишь шепот. За порогом в комнате происходило что-то страшное. Незнакомый мужчина, без шапки, с разорванным воротником измятого пальто, силился вырваться из рук отца. В кулаке незнакомца тускло поблескивал черный пистолет.

Почти не думая, что делает, Славка отскочил назад, изо всей силы дернул дверь кабинета Бранюка. «Ружье!» Только теперь, глянув на коврик над кроватью инженера, мальчик понял, что именно толкнуло его сюда. «Ружье!»

Двустволка висела на месте. Рядом — туго набитый патронташ. Дома в углу за сундуком стояло почти такое же, как и это, ружье — бескурковка шестнадцатого калибра. Правда, отец еще не позволял Славке стрелять и только один раз брал его с собой на охоту. Зато сколько раз, когда матери не было в хате, ружье попадало в руки Славки. Густая насечка приклада ложилась на плечо, глаз ловил маленькую мушку меж стволов.

Привычным движением Славка вложил в казенник два картонных забитых пыжами патрона. Прыгая через порог, услышал резкий, как щелканье бича, треск и звон разбитого стекла. В коридоре сладковато запахло пороховой гарью.