Курт Сиодмак - Искатель. 1995. Выпуск №2

Но вернусь опять к ее решительному нежеланию распространяться на тему о своем прошлом. Я привык полагать, что молодые незамужние француженки пользуются, как правило, меньшей свободой действий, нежели их английские сверстницы. Что же касается Эны Гарнье, то некоторые из ее высказываний, ненароком оброненные во время бесед, довольно часто свидетельствовали о том, что эта молодая особа весьма уже многое повидала и познала на своем веку. После каждой такой обмолвки, раздосадованная своей оплошностью, она старалась любыми доступными ей способами сгладить произведенное ею неблагоприятное впечатление. Разумеется, это не оставалось незамеченным с моей стороны и причиняло мне новые душевные страдания. По этим поводам я снова и снова задавал ей вопросы, остававшиеся безответными, что, естественно, порождало новые между нами размолвки, которые обвинения в своем изложении сути дела изобразило чуть ли не скандалами. Несоразмерно большое внимание здесь было также уделено и вмешательству миссис Маррифилд в одну из таких размолвок, хотя должен признать, что именно в этот раз наша ссора носила более серьезный характер, чем во всех предыдущих случаях.

Все началось с того, что на столе у Эны я нашел фотографию какого-то мужчины, а мои вопросы относительно этого человека привели Эну в явное замешательство. Под фотографией стояла подпись „Ю. Вардэн“, являющаяся, надо полагать, автографом. Самым неприятным для меня представлялось то, что фотография имела потертый, обтрепанный вид — как у тех карточек, которые влюбленные девушки носят всегда при себе, пряча их где-нибудь в платье. Мисс Гарнье наотрез отказалась мне сообщить какие-либо сведения об этом человеке и ограничилась лишь совершенно несообразным, на мой взгляд, заявлением о том, что воочию она его никогда не видела. Это и был тот самый эпизод, когда я несколько забылся и позволил себе повысить голос, заявив, что если не услышу от Эны интересующих меня сведений о ее прошлом, то порву с ней все отношения, пусть даже такой разрыв и будет мне стоить моего разбитого сердца. Ни буйств, ни скандала я не учинял, но миссис Маррифилд, услышав из коридора мой необычайно громкий голос, поспешила к нам в комнату с намерением увещевать меня. Эта женщина по-матерински сочувствовала нам и принимала самое доброе участие в нашей любовной истории: помнится, что в тот раз она мне высказала укор за мою ревнивость и в конце концов убедила меня в безрассудности моего поведения, так что мы с Эной снова помирились. Эна казалась мне умопомрачительно прелестной, и я сделался таким ее безнадежным рабом, что она в любой момент без особого труда могла заставить меня вернуться к ней — наперекор благоразумию и здравому рассудку, побуждавших меня вырваться из-под ее влияния.

Я все-таки не оставил своих попыток выяснить, кем же является изображенный на фотокарточке мосье Вардэн, однако Эна вместо ответа всякий раз неизменно заверяла меня, сопровождая свои слова торжественными клятвами, что никогда в жизни не встречала этого человека. Зачем ей понадобилось носить при себе изображение молодого и мрачного на вид господина (я успел внимательно рассмотреть его лицо прежде, чем Эна выхватила фото у меня из рук) — вот вопрос, на который она либо не хотела, либо же не смела отвечать.

Вскоре мне пришлось покинуть Редчерч. Меня назначили на довольно незначительный, хотя и весьма ответственный пост в Военном министерстве, что, естественно, вынуждало меня жить в Лондоне. Я был целиком загружен работой даже по субботам и воскресеньям, но вот наконец мне предоставили краткосрочный отпуск — всего несколько дней, погубивших мою жизнь, принесших мне самые ужасные испытания, какие только могут выпасть на долю человека, и в конце концов приведших меня сюда, на скамью подсудимых, чтобы отстаивать, как я это вынужден делать сегодня, и жизнь свою, и честь.

Деревня Редчерч расположена милях в пяти от железнодорожной ветки, куда Эна приехала меня встречать. С тех самых пор, как я душой и сердцем стал принадлежать Эне, это было первое наше с ней свидание после длительной разлуки. Не буду подробно останавливаться на этом эпизоде, поскольку не знаю, посочувствуете вы мне и поймете эмоции, выводящие мужчину из равновесия в подобные моменты жизни, или же останетесь безучастными ко всему мной сказанному. Если вы наделены живым воображением, то поймете мое тогдашнее состояние, а если нет — значит, мне и надеяться нечего на ваше сочувствие и вам остается довольствоваться лишь голыми фактами.

А факт этот, если констатировать его безо всяких иносказаний и экивоков, заключается в том, что по пути от железной дороги до деревни Редчерч меня подвели к совершению самого неблагоразумного, самого, если хотите, бесчестного в жизни моей поступка. Я раскрыл, я выдал этой женщине секрет чрезвычайной важности — военную тайну, от которой могли зависеть как исход войны, так и жизни бесчисленных тысяч людей.

Случилось это прежде, чем я начал осознавать, какую преступную оплошность допускаю, прежде чем сообразил, что эта женщина с ее цепким умом способна свести воедино мои разрозненные намеки и получить общую картину хранимого в строгом секрете плана.

Начало было положено слезными ее стенаниями по поводу того, что армии союзников остановлены и удерживаются на несокрушимых оборонительных рубежах германцев. В ответ я постарался объяснить ей, что справедливее было бы говорить о наших несокрушимых оборонительных рубежах, которые удерживают неприятеля, поскольку захватчиками являются германцы.

— Неужто же Франции с Бельгией никогда не избавиться от этих захватчиков? — взволнованно восклицала она. — Неужели нам вечно суждено рассиживать перед немецкими окопами и мириться с тем, что германцы хозяйничают в десяти провинциях Франции? Ах, милый Джек, скажи хоть ты мне Бога ради какие-нибудь утешения, вдохни хотя бы искорку надежды в мое бедное сердце, а то мне порой кажется, что того и гляди оно разорвется от горя. Вы, англичане, — такой уравновешенный народ, вам ничего не стоит вынести подобные испытания, мы же, французы, устроены по-другому, мы горячее вас сердцем и душевно более ранимы, чем вы. Скажи мне, что не все еще потеряно! Хотя, наверное, это глупая просьба — откуда тебе, простому капитану, знать про то, что ведомо лишь твоему высокому начальству в Военном министерстве?

— Между прочим, случайно или не случайно, но я довольно хорошо информирован, — отвечал я. — Можешь больше не переживать, ибо мне доподлинно известно, что скоро мы двинемся в наступление.

— Что значит — скоро? Найдутся люди, для которых следующий год может показаться достаточно близким сроком.