Алексей Ростовцев - Тайна проекта WH

Но никто иной, как Исабель помешала осуществлению этой идеи. Догнав меня в одном из безлюдных дворцовых переходов, она вложила в мою руку записку, приостановилась на мгновенье и скороговоркой произнесла чуть слышно:

– Прочтите немедленно. Очень важно. Жду вас сегодня ночью.

Я развернул бумажку и пробежал глазами написанное. Это была копия запроса, адресованного Роджерсом в европейский филиал ЦРУ во Франкфурте-на-Майне. Документ имел самое прямое отношение ко мне.

«Дорогой Мистер Кэйси! – писал американец. – Будучи лично знакомым с Вами, смею позволить себе обратиться к Вам с просьбой, исполнение которой не терпит отлагательства. Дело в том, что у меня возникла срочная необходимость проверить одного парня. Его зовут Арнольд Фогт, он родился 24.03.34 г. в Зальцштадте; по его словам, в 50-х годах изучал германистику в Геттингене, затем якобы преподавал немецкий язык в различных учебных заведениях и частных домах, воевал в Намибии и прочее. В настоящее время носит в кармане паспорт гражданина ЮАР. Этот человек обладает недюжинными способностями. Прибыв сюда летом 1972 года, он за несколько месяцев дослужился от лейтенанта легионеров до начальника президентской гвардии и приобрел значительное влияние в кругах, близких к президенту. Некоторые моменты в его биографии и поведении кажутся мне подозрительными. Он не имеет ни семьи, ни любовницы, объяснял свое одиночество тем, что после нескольких лет работы в женском пансионе бабы ему опротивели. Он блестяще образован, но его эрудиция несколько старомодна: по содержанию своих знаний он близок к выпускнику католического колледжа или старого русского университета. Он воздерживается от резких высказываний в адрес Мендосы, в то время как все проживающие здесь иностранцы не стесняются поносить Отца Отечества почем зря. Меня удивляет также то, что он с его умом и умением обзаводиться связями до 38 лет не удосужился сколотить себе приличного капитала. В силу вышеизложенных соображений я попросил бы Вас поднять университетские архивы в Геттингене и разыскать там все, что касается Фогта и его родственников. Если есть фото, то вышлите и его. Не забудьте образец почерка. Примите уверения в моем глубочайшем уважении. Заранее благодарный Вам Роджерс. Ла Палома. 31 марта 1975 года».

Внизу Исабель сделала приписку: «Это письмо будет отправлено в Европу сегодня с дипломатической почтой. За мной и моим домом следят. Я все рассказала шефу, как Вы советовали. Он был со мной ласков, успокаивал, говорил, что это меня по его распоряжению охраняют от бандитов и коммунистов, которых полно в городе, и что я должна относиться к этому с пониманием. Машину мне вернули».

Я изорвал бумажку в мелкие клочья и утопил их в солдатском нужнике, который, по всей вероятности, не был оборудован скрытой телевизионной аппаратурой. А вообще-то, с этим не стоило торопиться, так как идея Роджерса ознакомить меня с письмом мистеру Кэйси через Исабель просматривалась достаточно четко. Не диктуют без определенного умысла секретаршам, подозреваемым в шпионаже, подобных писем. А Исабель тоже хороша! Не могла сообразить, в чем дело, тем более, что прежде ее босс никогда не доверял ей таких тайн. Побежала сразу же ко мне! Впрочем, я хотел от девчонки слишком многого.

Так для чего все-таки Роджерс сочинил свою писулю? Может быть, он хотел сказать: «Послушай, Арнольдо, оставь мне Исабель и убирайся из Аурики к чертовой бабушке, пока не поздно. Я даю тебе пару дней на сборы». А может быть… Во всяком случае, он, кажется, не намерен арестовать меня сегодня, и потому мне следует воздержаться от необдуманных поступков.

Я около часа бродил по лестницам и коридорам дворца, стараясь разгадать шараду, предложенную мне американцем, а в 11.00 меня вызвал Рохес.

– Сегодня нам предстоит здорово потрудиться, полковник, – объявил он. – В 16.00 состоится церемония награждения господина президента орденом Белого Кондора. Приглашены иностранные дипломаты и масса репортеров. Так что потрудитесь распорядиться в части, вас касающейся.

Я вытянулся и щелкнул каблуками.

– Слушаюсь, Exzelenz!

– Это еще не все, – продолжал министр. – В 19.00 в «Тропикане» начнется большой банкет, где будут все участники церемонии с супругами. Безопасность мероприятия обеспечивается моими сотрудниками и морскими пехотинцами, которых любезно предоставил в наше распоряжение мистер Роджерс.

– Поедет ли на бал господин президент?

– Нет. Он слишком слаб.

– Значит, я остаюсь во дворце?

– Отнюдь. Вы тоже приглашены в «Тропикану». Можете веселиться вдоволь. Но это уже, во-вторых. А во-первых, перед началом банкета я проведу в конференц-зале отеля короткую пресс-конференцию, где вам надлежит выступить перед ауриканскими и иностранными журналистами.

Мое изумление было неподдельным.

– Мне?! Перед журналистами?!

Генерал осклабился.

– Как там говаривал весьма уважаемый мною доктор Геббельс? Ложь должна быть чудовищной, чтобы в нее поверили?

– Так.

– Вот вы и расскажете прессе, что сегодня утром ваши гвардейцы задержали на площади Свободы у ворот президентского дворца подозрительного человека с кейсом, напичканным взрывчаткой. Этот человек был допрошен лично вами и показал…

Генерал умолк и забарабанил пальцами по столу.

– Что же он показал?

– Протокол допроса еще не готов. Вы получите его в «Тропикане».

– Exzelenz, давать подобные интервью – функция министерства общественной безопасности.

– Ха-ха-ха! Да кто ж мне поверит? Скажут: Рохес снова сочинил утку. А вы иностранец, лицо нейтральное. Пресса вас не знает. Поэтому сыграйте роль этакого честного простака, солдафона-служаки.

– Хорошо, Exzelenz. Если это нужно…

– Очень нужно!.. Итак, будем считать, что мы договорились. Вы свободны, полковник.

Я отдал Рохесу честь и покинул его кабинет. Дьявол с ним! Наверное, он хочет с моей помощью нагадить кому-либо из своих политических противников. Что ж, сделаю ему такое одолжение. Меня от этого не убудет. А с бала, возможно удастся незаметно исчезнуть.

Мой шофер привез меня к «Тропикане» в 17.45. Взяв у него ключи от «Ягуара», я велел ему отправляться домой. Роджерсовы ребята припарковались чуть поодаль и проводили меня до входа в отель.

Когда я вошел в небольшой – человек на пятьдесят – конференц-зал гостиницы, там уже было полно журналистов, шумных, развязных, увешанных техникой. В 17.55 за стол президиума сели Рохес и Роджерс. Мой шеф указал мне на кресло рядом с ним. Исабель, которая должна была исполнять роль переводчицы, и стенографистка устроились за отдельными столиками. Министр положил передо мной тощенькую синюю папку и пробурчал, что это и есть мое выступление.