Владимир Волосков - Синий перевал

Впоследствии, когда прошли первые страхи, у Антона затеплилась надежда, что проклятый Вадим Валерьянович уже никогда больше не появится на его пути. Он даже почувствовал себя спокойнее. В конце концов Студеницу он не убивал, а умереть вот так, выпив спирту вместо воды, начальник отряда мог и без чьего-либо присутствия.

Но однажды Антон увидел Ибрагимова с тем, с третьим, с неизвестным. Обостренная страхом и переживаниями память четко запечатлела его силуэт, все его движения. Сомнений быть не могло — он точно так же помахивал рукой, шагал так же широко…

Несмотря на вспыхнувший с новой силой страх, подталкиваемый неясным, но могучим инстинктом самосохранения, Антон покинул очередь в поселковую баню, в которой мерз уже больше часа, и последовал за мирно беседовавшими мужчинами.

Идти пришлось недолго. Ибрагимов со спутником свернули в ближайший переулок, а затем вошли во двор небольшого дома. Глядя из-за угла, как незнакомец в брезентовой робе, стоя на высоком крыльце, по-хозяйски открывает замок, Антон злорадствовал. Впервые в жизни кто-то мог зависеть и от него, слабака и неудачника Антона! Случись идти в органы безопасности с повинной — будет что принести в свою пользу. Хотя сама мысль о встрече с чекистами приводила его в ужас, возможность заполучить какой-то шанс прибавила ему энергии, сделала смелее.

Руководимый этим новым чувством, он почти все свободное время шатался возле заветного переулка, поглядывая за домом с высоким крыльцом. Человек в брезентовом костюме утром уходил, а вечером приходил, днем же в доме и во дворе хлопотали старик со старухой таких преклонных лет, что даже Антону было ясно — никакого интереса они не представляют. Он узнал, что человек в брезентовой куртке — квартирант, работает монтажником на химкомбинате, что зовут его Николаем. И тем не менее ходил. Мерз на резком весеннем ветру. Чего-то ждал. И все-таки дождался.

Антон глазам своим не поверил, когда из дома вышли двое. Николай и удивительно знакомый человек в пушистой шапке. Ну, конечно же — тот самый розовощекий бодрячок, которого встретил в первое посещение у Вадима Валерьяновича.

Антон вслед за ними дошел до вокзала. Там монтажник и его гость простились. Николай уехал на автобусе, а гость пошел покупать билет на дневной поезд. Тут будто кто толкнул Антона в спину. Он тоже купил билет и лишь потом побежал звонить в контору. Сказал оставшемуся за начальника Ване Зубову, что надо срочно съездить в город, что отработает свою смену в воскресенье.

Сели в один вагон. Антон сразу забрался на третью полку, притворился спящим. Хозяин пушистой шапки оказался общительным и непоседливым человеком, заводил беседы то с одним пассажиром, то с другим, кочевал из купе в купе, выходил в тамбур. Его подвижность принесла боявшемуся слезть с полки Антону много неприятных минут. За три часа, что тащился поезд до Зауральска, он устал, словно отработал подряд две смены на буровой.

Но об усталости Антон вскоре забыл. Пушистую шапку в городе встретил сам Вадим Валерьянович. Правда, пришлось проехать вместе с бодрячком на трамвае, потом на повороте выпрыгнуть из него, когда тот неожиданно вышел на одной из остановок. Все остальное произошло очень просто. Антон спешил догнать пушистую шапку, мелькавшую в толпе, и чуть не столкнулся с доктором, стремительно вышедшим из аптеки. Доктор не заметил Антона, заспешил к замедлившей движение пушистой шапке.

Они свернули в пустынный скверик, сели на скамью и стали о чем-то беседовать. Антону, нырнувшему в хлебный магазин, было отлично видно, как дородный доктор прижимал руки к груди, словно оправдываясь в чем-то, а бодрячок, энергично жестикулируя, говорил сердито и быстро. Поговорив недолго, они встали, кивнули друг другу и зашагали в разные стороны: Вадим Валерьянович — горбясь, точно побитый, а пушистая шапка — по-военному браво. Сердясь на сгущающиеся сумерки, Антон вновь последовал за ней.

Через несколько кварталов бодрячок уверенно свернул во двор небольшого двухэтажного дома, и вскоре в угловом окне на втором этаже вспыхнул электрический свет.

Очень довольный собой, Антон возвратился на вокзал…

А буквально через день он стал военным человеком — всех буровиков влили в состав подразделения майора Селивестрова. Исчезла причина бояться военно-медицинской комиссии. Вроде бы все складывалось наилучшим образом, а настоящее успокоение не приходило. Наоборот, Антон интуитивно чувствовал, что над головой его сгущаются тучи. И опять не ошибся.

Однажды вечером, когда получивший увольнение Антон возвращался из кино, его догнал Ибрагимов и приказал следовать за ним. Что-то угрожающее и злое было в его глухом голосе и тусклом блеске единственного глаза. Антон похолодел, внутренне съежился и покорно потащился за молчуном-поваром.

В квартире Ибрагимова их ждал Вадим Валерьянович. Он был очень утомлен и несловоохотлив. Приказал Антону рассказывать о всех новостях, а сам открыл блокнот и приготовился записывать.

Куда-то мгновенно улетучилась недавняя Антонова уверенность, он разом забыл о «козырях» и намерении попугать доктора своей осведомленностью. Покорно рассказал о всем, что делалось в подразделении, а потом безвольно принял к исполнению очередное приказание.

Сейчас, глядя в живую, шевелящуюся темноту казармы, Антон готов по-звериному взвыть от своего бессилия, от тяжких предчувствий и огромной усталости, парализовавшей все его чувства. Он боится чекистов, боится разоблачения, боится суровых законов военного времени, но еще больше боится выполнить приказ ненавистного Вадима Валерьяновича. И в то же время понимает, что выполнит, ибо ужас, испытываемый перед доктором, всего сильнее — он знает об Антоне все.

Марфу Ниловну обнаружили на барахолке. Она торговала залатанными брезентовыми и хлопчатобумажными спецовками да наволочками, сшитыми из ветхих простыней. Неимущий эвакуированный люд был рад и этому гнилому товару — торговля шла бойко.

По просьбе Бурлацкого, Марфу Ниловну допрашивают оперуполномоченный местного управления госбезопасности и следователь уголовного розыска. Сам Бурлацкий сидит возле приоткрытой двери в смежной комнате и записывает наиболее существенные показания. Вернее, готов записывать. На самом же деле с трудом сдерживает зевоту, а карандаш так и лежит на столе. Ничего важного Марфа Ниловна не говорит, только всхлипывает и беспрерывно твердит, что у нее сын тоже воюет, что она стара и одинока…

— Так зачем вы все-таки приезжали к брату в Песчанку? — уже в который раз устало спрашивает оперуполномоченный.