Алексей Ростовцев - Ящик для писем от покойника (сборник)

Под скамейкой стоял крестик и было тонким карандашом едва заметно написано: «Хромой в два часа пополудни».

— Ты его хоть раз видел? — спросил я Виктора.

— Ни разу.

— А фото?

— Не требуется. У него есть особая примета. Он воевал, был ранен и с тех пор сильно хромает на левую ногу. Опять же — пароль и отзыв. Ты мне покажешь это место?

— С удовольствием!

— Ну и ладушки. Заодно посмотришь, нет ли за ним «хвоста».

После обеда мы поехали к месту встречи на «Опеле» Виктора. Машину припарковали в полукилометре от заветной калитки. В парк вошли порознь. Виктор направился к скамейке, помеченной на схеме крестиком, а я занял удобную позицию метрах в ста от него, намереваясь вести контрнаблюдение. Парк был почти пустынен. Он расположен в отдалении от многолюдных городских кварталов, и народа здесь всегда немного.

Сначала все шло по плану. В 13.55 из боковой аллеи появился пожилой мужчина с портфелем, осмотрелся и прямиком двинулся к Виктору, сидящему на скамейке. Мужчина сильно припадал на левую ногу. Поравнявшись с Виктором, он остановился и что-то сказал. Очевидно, попросил разрешения сесть рядом. Так принято в Германии. Сел. «Хвоста» за ним не было. Дальнейшее его поведение показалось мне странным и совершенно нелогичным. Не просидев на скамье и пяти минут, он вдруг вскочил и бросился прочь от Виктора, постоянно оглядываясь и все убыстряя шаг. Если бы не больная нога, он перешел бы на бег. Выглядел он в эти мгновения смешным, жалким и до смерти перепуганным.

Уже в машине я спросил приятеля, что же собственно случилось.

— Сам ничего не понимаю, — ответил Виктор. — Когда я сказал пароль в первый раз, он посмотрел на меня как на идиота. Когда я повторил пароль, он очень вежливо попросил оставить его в покое. Что было после третьего раза, ты сам видел.

— Знаешь, попытался успокоить я Виктора, — агентура не любит незнакомых оперативных сотрудников. Некоторые вообще отказываются от встреч по паролям.

— Черт с ним! — сказал Виктор. — Пускай шеф сам разбирается с этим делом, когда приедет.

Он ругнулся и пригласил меня в гаштет на кружку пива…

Прошли годы. Я осел в Москве. Виктор стал начальником разведотдела в штабе одного из приграничных округов. Мы потеряли друг друга из вида и перестали встречаться. Но однажды он все-таки разыскал меня в столице, будучи командированным на пару суток в генштаб. Я пригласил его к себе. За ужином мне почему-то вспомнился случай с хромым агентом.

— Между прочим, — сказал Виктор, — та встреча планировалась в другом городе. Это был Бернбург. Он тоже стоит на Заале, там есть замок, парк и скамейка у калитки.

Мы дружно расхохотались.

И чего только не случается в оперативной работе!

Первого февраля 1982 года кадровик с Лубянки вручил мне синие загранпаспорта, сказав при этом пару расхожих напутственных фраз, и я тут же отправился за железнодорожными билетами для себя и жены. На билетах тех было пропечатано: «Конечный пункт назначения — станция Берлин Белорусской железной дороги».

Второго февраля предстояло проститься с отделом, в котором я трудился последние четыре года. Возлияния в «лесу» были в то время строжайше запрещены. Все знаменательные события отмечались за чаем с тортом. Вот и я приобрел в магазине «Чебурашка» два здоровенных торта, съездил в Ясенево и напоил прощальным чаем родной коллектив.

А вечером следующего дня скорый поезд № 17 «Москва-Вюнсдорф» умчал нас на Запад. В Минске, однако, случилось несчастье. Я задремал на нижней полке, и тут электровоз чересчур энергично рванул с места. От неожиданного толчка я полетел на пол, ударившись головой об откидной столик. Левая бровь была рассечена, кровь залила рубашку, забрызгала пол. С трудом жена, плача, остановила кровотечение и заклеила рану пластырем. Я успокаивал ее как мог.

Ранним утром пятого февраля поезд причалил к знакомому перрону Восточного вокзала в Берлине, а через несколько часов я предстал перед своим новым непосредственным начальством Иваном Николаевичем. Тот хорошо знал меня по прежним командировкам, поэтому, скользнув по моей физиономии критическим взором, заявил, что рад мне всякому. При этом шеф сделал неопределенный жест правой рукой. Эту отмашку можно было трактовать двояко: то ли «горбатого могила исправит», то ли «хрен с ним, заживет до первой вербовки».

— Иди, принимай дела, — закончил аудиенцию Иван Николаевич, — да не забудь представиться Ивану Алексеевичу.

Иван Алексеевичем звали первого заместителя руководителя нашего представительства в Берлине, которое насчитывало несколько сотен сотрудников и скромно именовалась Представительством КГБ при МГБ ГДР. Противник же называл его просто Карлсхорстом, имея в виду микрорайон столицы ГДР, в котором оно располагалось и где проживали все мы.

Иван Алексеевич, который тоже знал меня по работе в «лесу», был человеком неординарным. Он любил находчивых и острых на язык. Для него я припас домашнюю заготовку. Просочившись в генеральский кабинет и вытянувшись в струнку, отрапортовал:

— Товарищ генерал-майор, подполковник Ростовцев прибыл в Ваше распоряжение!

Произнеся эту уставную фразу, замер в ожидании указаний.

Иван Алексеевич поднялся из-за стола, подошел ко мне и окинул меня хитроватым взглядом.

— А что это у тебя с рожей-то? — спросил он вдруг.

Смиренно опустив незаплывший глаз долу, я ответил:

— Иван Алексеевич, если я скажу, что это не по пьянке, Вы ведь все равно не поверите.

Генерал облегченно вздохнул:

— Вот молодец, что правду сказал. А то некоторые плетут околесицу разную. С полки, мол, упал, кот, де, поцарапал и все такое прочее. Ничего трудись. Удачи тебе.

Он крепко пожал мою руку и вернулся к своему столу. Аудиенция была окончена.

Однако мне предстояло еще встать на партийный учет. Секретарь парткома Иван Карпович приветствовал меня веселой матерщиной, давая тем самым понять, что по социальному происхождению он такой же тертый битый-перебитый опер, как я, и устанавливая со мной бесхитростный человеческий контакт. Потом его ни с того ни с сего потащило на исторические параллели:

— Учителя наши великие и основоположники Маркс с Энгельсом тоже не дураки были выпить. Как-то в одной лондонской таверне учинили дебош, а когда их выставили наружу, побили все фонари на прилегающей улице. Только хорошее знание проходных дворов спасло их тогда от каталажки… Да и Владимир Ильич, когда вновь избранные депутаты Четвертой Государственной Думы явились к нему в Поронино на доклад, поднял в корчме по стограммовому стопарю за каждого. А было их шестеро, депутатов-большевиков. И сдали они его в тот же вечер Надежде Константиновне тепленького… Да…. Выпить не возбраняется. Главное — ума не пропить… Ну ладно, давай прикрепительный талон.