Леонид Могилев - Век Зверева

Этот роман задумывался совершенно иным. Обычное коммерческое фэнтези на милицейско-бытовую тему: бандиты, деньги; есть наличка — нет налички. Герои барахтаются, преодолевая свои смешные по меркам вечности обстоятельства; погибают, оживают.

Когда первые страницы текста легли на стол и плавно потекло повествование, произошло событие, которое изменило авторские планы так, что от них не осталось почти ничего — только два главных героя. Однако они благополучно миновали все препятствия предыдущего романа и пропутешествовали в следующий, но все же отошли на второй план. А на первый вышел Рассказчик.

У него нет имени, нет места пребывания, есть прошлое, о котором можно догадываться с достаточной долей вероятности, и будущее, которое трудно предсказать. Память у него была редчайшей, и он, несомненно, владел профессиональными методиками запоминания. Когда я по прошествии времени что-то перепроверял, просил повторить, делалось это легко и безошибочно. Так что, без сомнения, документы, которые он пересказывал, подлинны.

Структура, к которой принадлежит Рассказчик, — это нечто новое, «крутое», а может быть, уже имевшее место быть ранее. Далеко не все аббревиатуры на слуху обывателя.

Поскольку Рассказчик являлся прямым участником событий, а чаще их «режиссером», то рассказ о происходившем ведется от первого лица.

Можно было только читать документы, не делая никаких копий: потом по памяти восстанавливать прочитанное и увиденное, руководствуясь здравым смыслом и интуицией.

Наши встречи происходили по всем правилам конспирации, каждый раз в новом месте, и уходили мы каждый своей дорогой, пока однажды он не ушел по мокрой аллее парка, совершенно обыкновенный, усталый, наверное обреченный.

Рутинные аналитические записки, подборки из прессы по соответствующему вопросу, радиоперехваты, стенограммы «высоких» совещаний, фамилии реальных людей, описания обстоятельств, попав в руки журналистов, привели бы к катастрофе многих больших и самодостаточных чиновников.

Мы многое потеряли за эти годы: территорию, людей, заводы, самолеты, космодромы, военные базы, друзей, близких. Мы обретали краткую веру — и она рассыпалась в прах. Приходило отчаяние и больше не отпускало. Но это еще не предел. О том, что должно с нами произойти в самом ближайшем будущем, — этот роман. Его финал многовариантен, как сама жизнь. Еще есть время вмешаться и остановить операции, подобные той, о которой рассказывается в этой книге. «Регтайм». Так она называется с той стороны государственной границы. «Господин Ши» — так это звучит по-нашему.

Мы живем в ожидании героя, и, кажется, это ожидание затянулось.

Человек — это не пыль на ветру, не молекула. Это душа и тело, это эмоции, это интеллект: совесть и память. История истории рознь.

А тот, кто первым сказал, что мы всего лишь единое экономическое пространство, и был предателем. К сожалению, не первым.

Рассказчик ушел, а тем временем появлялись вопросы, возникали проблемы. Злость на свою несовершенную память, обещание работать с материалом осторожно, дабы не засветить людей, участников описываемых событий.

Естественно, некоторые персонажи узнаваемы, некоторые представляют собой собирательный образ, большинство же — вымышлены.

И условия игры требуют сказать: все события не происходили и не происходят в действительности. Действующих лиц не существовало и не существует вовсе.

Приятного чтения вам, господа.

Первой неладное заподозрила Гражина. Она должна была вернуться в подземелье через тридцать шесть часов. Когда прошло двое суток, Бухтояров объявил режим повышенного внимания. Через трое суток, не обнаружив ничего неожиданного на всех трех выходах в город, на поверхность вышли «челноки». Им предстояло аккуратно проверить явку, по которой должна была отметиться Гражина, далее пройти по цепочке, в контакт не вступать нигде, после выйти на связь по полевому телефону, связывающему третий выход и внешний пост, получить указания и вернуться под землю или же работать по плану, который должен был сообщить Бухтояров.

Челноки — Аносов и Пряхин, мужики лет под тридцать пять, пришедшие на Дно вместе с Охотоведом, державшиеся его и ни с кем практически не общавшиеся, делавшие самые деликатные дела, ушли наверх. Для этого им нужно было вначале подняться на нижний уровень метро, стратегический, тот, про который нынешние власти знали лишь то, что он есть. Официально для его расконсервации нужно было получить приказ Генерального секретаря. Именно так, и не иначе. В делопроизводстве, касающемся объектов такого рода, произошел сбой, очевидно намеренный. Ни мэр города, ни губернатор, пришедший в Смольный после, не имели права доступа на объекты, расположенные на третьем уровне. Мэр обращался к начальнику военного округа, военному коменданту города, начальнику метрополитена, потом к президенту, при случае, но получал каждый раз какие-то витиеватые ответы. На случай войны несомненно нашлись бы и бумаги и люди, знающие, что и как делать. Государство, даже умирающее, держалось за свои последние тайны. Пробовали было энтузиасты, ползающие по пещерам и коммуникациям, попасть в «предбанник», на КПП, но надышались какого-то почвенного газа, невесть откуда попавшего в коллектор, частью погибли, а оставшиеся в живых попыток более не повторяли.

Бухтояров принес тайну проникновения на стратегический подземный уровень оттуда, где призрачные стратеги работали в своих штабах, пытаясь окончательно не выпустить из рук ситуацию, не потерять последние нити управления на грандиозном театре военных действий, которым стал не только бывший Союз, но и все страны, в которых были в свое время внедрены эти люди, порой по десять — пятнадцать лет ждавшие своего часа. То, что часть разведки ушла из-под контроля, растворилась, исчезла, поддерживая контакты между собой на тончайшем уровне, в Москве знали. Знали и то, что каким-то образом этим людям удалось связаться, построить организацию, со своей штаб-квартирой и иерархией. Теперь они пытались строить дело на земле, бывшей для них Родиной, пытались влиять на события, происходящие там, как умели и могли. А умели и могли они многое. И Зверев стал одним из них. Он стал своим.

Первым уровнем был обычный, городской метрополитен. Между третьим и вторым существовала сложная система коммуникаций и просто ходов, труб, проходов. Связь, коллекторы, кабели, непонятно что вообще.

Нужно было ползти, задыхаться, подтягиваться, проникать… Потом, в законсервированном техническом отводе войти в комнату, открыв ее своим ключом, переодеться в метрополитеновскую робу, где удостоверения в кармашках, взять фонари, сумки с инструментами, очень осторожно войти в действующую транспортную зону. Мелькать там было нельзя, и потому выходили на поверхность крайне редко. Выходов наверх было три. Один прямо в центре, на «Чернышевского», два других на «Ветеранов» и на «Пионерской».