Иван Цацулин - Операция «Тень»

Можайцев побледнел, лицо его стало еще суровее, глаза почти скрылись в блеске стекол золотых очков.

— Благодарю вас, инженер Ландышев, — сухо и даже отчужденно заговорил он, — я не могу принять ваше предложение, оно не устраивает меня. Почему? Потому, что у меня есть долг, который я понимаю по-своему. Вы хотите, чтобы я жил, существовал? — Можайцев всем телом подался в сторону Ландышева.

— Да, конечно, — сказал тот.

— Я не только не думаю о том, что со мною будет там… — Можайцев сделал неопределенный жест, — но и не уверен, что мне стоит жить, — он сжал челюсти, и в глазах его Доронин опять заметил гнев и ненависть. — Кажется, я давно уже проиграл право на жизнь, однако некоторое время не понимал этого. И все же вы не смотрите на меня, как на самоубийцу — у меня нет настроения доставить такую радость Функу и Прайсу. А теперь нам пора расстаться. Принято у нас, у русских людей, перед расставанием и перед большим делом выпить по чарке водки, — он неожиданно широко улыбнулся, точно его подменили на этот миг, и откуда-то из-под стола вытянул бутылку самой настоящей «Столичной», поставил ее на скатерть, попросил молчаливого хозяина принести рюмки и что-нибудь на закуску.

— Ну, за ваши успехи, — громко произнес Можайцев, подымая свою рюмку, — за ваше здоровье, — сказал он Ландышеву тихо.

— За вашу победу и за то, чтобы вы поскорее вернулись на родину. — В голосе Ландышева Доронин отчетливо почувствовал не только взволнованность, но и непонятную ему растерянность.

Выпили по одной, закусили… Ландышев стал собираться, но Можайцев остановил его.

— Нет, я уйду первым, так надо, — заявил он.

Они стояли друг перед другом, два инженера, и, крепко сжав руки, будто задумались каждый о своем. И опять не мог понять чего-то Доронин.

Можайцев круто повернулся и пошел к выходу.

— Я хотел бы сказать вам несколько слов, — обратился он к Доронину, когда они вдвоем вышли в прихожую.

— Слушаю вас.

— Берегите инженера Ландышева, — тихо произнес Можайцев. — Я много думал о том, что должен был предпринять Уильям Прайс, оставшись без моих установок… Он не из тех, что сдаются без борьбы… Убежден, он сделает все, чтобы сорвать работу Ландышева, а возможно, и уничтожить его самого. Он пошлет к вам, а скорее всего, уже давно послал людей Аллена Харвуда — будьте внимательны!

— Ваше предупреждение примем к сведению. Благодарю, — Доронин с признательностью пожал Можайцеву руку. — Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен? — продолжал он. — Вам или вашей семье?

Можайцев остановился у самой двери.

— У меня нет семьи, — с трудом заговорил он. — Ребенка похитил Аллен Харвуд для того, чтобы держать меня в руках… Что теперь будет с моим Сережей — не знаю. Они спрятали его от меня. Жена давно ушла от меня, и в этом виноват один я. Но она, кажется, счастлива.

— Где она? Кто она? — спросил Доронин с живым интересом.

— Оксана Орленко. Она иногда выступает по Московскому радио. — Можайцев поднял воротник пальто и шагнул за порог.

Так вот в чем дело! Жена инженера Ландышева Оксана Орленко — бывшая жена Можайцева! И Можайцев явно знает об отношениях, сложившихся между нею и Ландышевым, — вот что значат и некоторая странность в его поведении, и упоминание о том, что люди Карла Функа пытались возбудить в нем ненависть к Ландышеву. И вот откуда Ландышеву знакомо имя Вадима Можайцева, почему он так заинтересовался этим человеком! Оба они любят одну и ту же женщину…

К Доронину присоединился Ландышев.

Инженер спросил, имея в виду Можайцева:

— Он ушел?

Они стояли у окна и смотрели на удалявшегося от дома Можайцева, — вот тот прошел по дорожке, открыл калитку, на мгновенье остановился, оглянулся назад и тотчас шагнул в сторону, растворился в ночной тьме.

Ландышев сказал с грустью и болью:

— Я уговаривал его уехать вместе с нами в Советский Союз, но он считает, что пока не уничтожит изобретенные им установки, об этом не может быть и речи.

Дождь помельчал, надвигался смутный рассвет.

— Пора, — сказал Доронин.

Они распрощались с молчаливым хозяином и направились к месту, где их дожидался автомобиль.

Софья Сатановская запросила визу на въезд в Советский Союз в качестве туристки. Полковник Соколов пытался догадаться — что бы это могло означать? Ему было весьма трудно строить сколько-нибудь основательные предположения, поскольку знал он о ней мало, сведениями о ее прошлой жизни не располагал, о том, что в свое время иностранная разведка готовила ее на роль Мата Хари — понятия не имел. В его представлении она лишь ведала переправкой к нам особо важных агентов из-за Буга маршрутом «Дрисса», только и всего. Во всяком случае, ничего иного за ней замечено не было. Польские товарищи установили, что не так давно приезжал к ней заморский бизнесмен Мордехай Шварц, но особого значения этому не придали ни они, ни Соколов: старик приходится Сатановской родным дядей.

Так что же нужно Сатановской на нашей земле? Может. она хочет поближе познакомиться с людьми, против которых направлена ее агентурная деятельность? А не получила ли она все-таки задание встретиться с кем-то на советской территории?

Визу Софье Сатановской дали.

Работник областного управления государственной безопасности майор Торопов с интересом ожидал встречи с «хранительницей» маршрута «Дрисса». Интерес вполне понятный. Торопову, естественно, не могло и в голову прийти, сколько переживаний и огорчений будет связано для него с приездом этой неведомой ему женщины.

Пограничники, производившие таможенный досмотр вагонов после того как поезд пересек советскую границу, обратили внимание: изящно одетая, бесспорно красивая женщина будто прилипла к окну, смотрела во все глаза. Что она тут хотела разглядеть? Подступы к Пореченску от Буга через болотца и непроходимые заросли кустарника? Женщина была невесела, даже печальна. Кто же мог знать, что для нее эти несколько километров от линии границы означали приближение к полному несчастий и превратностей прошлому, к воспоминаниям о пребывании в гитлеровском концлагере неподалеку отсюда? Она — агент иностранной разведки, была все же живым человеком, со своей жизнью, со своим сердцем, неотзывчивым лишь на чужие страдания, но отнюдь не на свои собственные. Обещанная ей когда-то карьера, полная движения, блеска в каком-то «высшем» обществе, поклонников, любви, осталась мечтой, превратившейся в совершенно очевидную иллюзию. Одинокое сидение в приграничном польском городке, в четырех стенах, не могли не отразиться на Сатановской — ей все чаще приходилось копаться в своем внутреннем мире, бередить старые раны, сходить с ума от бешеной злобы против тех, кто загубил ее молодость, проклинать Грина, соблазнившего, обманувшего и предавшего ее. И почти все ее несчастья начались вот в этих местах, по ту и другую сторону Буга.