Георгий Черчесов - Под псевдонимом Ксанти

— Серьезно? Мягко сказано! Угрожающее положение!.. — Кильтман невольно покачал головой: — Ах, какая коварная ловушка!

Четыре часа авиация раз за разом утюжила бомбами позицию республиканцев. Артиллерия вела массированный огонь по передней линии. Хаджумар сказал:

— Я пойду в окопы.

Дурутти кивнул ему в ответ и показал на другой фланг:

— А я туда.

От взрывов бомб, вырывающих огромные воронки, от многочисленных снарядов, осыпавших защитников градом осколков, шумело в ушах, трещало в голове. Хаджумар видел, что люди ошалели от грохота и визга, обрушившегося на них. Он переходил от одного бойца к другому, похлопывал по плечу, подбадривал их.

Штурм фашистов на сей раз оказался стремительным и мощным. И хотя удалось вовремя дать по ним из оставшихся орудий прицельный залп, и хотя никто из защитников позиции не побежал, чего опасались, зная нрав анархистов, и Хаджумар и комбриг — натиск врага был так силен и мощен, что его солдаты сумели настичь траншеи республиканцев. В ход пошли штыки, приклады, ножи… Хаджумар, отстреляв из пистолета патроны, подхватил брошенную кем-то винтовку и бросился в самую гущу рукопашной. Он штыком и прикладом сбивал на землю наседавших на него фашистов. Люди озверели, криков уже не было, слышны только смачные удары, стоны, хрип… Один из фашистов выхватил нож и бросился на неизвестно как оказавшуюся рядом с советником Лину, которую тот оставил в блиндаже, решив, что эту атаку фашистов ей лучше не видеть. Хаджумар сделал бросок и оказался у фашиста на пути, выбил из руки нож, ударом приклада уложил мятежника на дно траншеи…

Впервые Хаджумар принимал участие в рукопашной. Он не знал, что моменты боя многие годы будут тревожить память, высвечиваясь во сне то одним страшным видением, то другим. Зрение фиксирует картины боя, но мозг не успевает осмыслить, ибо все внимание направлено на то, чтобы отбить удар и нанести ответный. Но потом каждая деталь мучает душу.

Мятежников было гораздо больше, и не сдобровать бы анархистам, если бы на помощь не подоспел отряд добровольцев, из тех, что коммунисты создавали прямо на улицах Мадрида. Фашисты дрогнули и всей массой ринулись на штурм траншеи, теперь уже стремясь как можно поскорее покинуть ее.

Хаджумар, видя, что бойцы, разгоряченные схваткой, пытаются карабкаться на бруствер вслед за врагом, стал стягивать их, приказывая: «Отставить! Назад! Не преследовать!» Важно было сохранить бойцов для обороны позиции — там, на голом пространстве, они становились верной добычей вражеских пулеметчиков.

— Видал! — торжествующе кричал комбриг. — Вот как анархисты умеют сражаться с врагами свободы! Камарада советник, ты убедился в силе нашего движения?

— Дрались хорошо, — кивнул головой Хаджумар.

— Ага! — обнял его за плечи комбриг. — Даже такой смельчак, как ты, и тот согласен, что мы дрались как львы! Нет, не по нас лежа на брюхе, стрелять в едва мелькнувшую цель. А вот так: сойтись грудь в грудь, чтоб видеть своего врага, выражение его лица. Штыком и ножом мы доказали, что нам фашисты не страшны! Мы их уничтожим и водрузим по всей Испании знамя анархии!

— Какое знамя будет сиять — это покажет время.

Дурутти покосился на Лину, развел руками, недовольно спросил:

— Спроси у него, женщина, почему он против нас? Для фашистов он такой же, как и мы. Если я и он попадем в их руки, нам рядом висеть на виселице. Он не понимает это?

— Понимаю, — кивнул Хаджумар. — Но я знаю и другое. Вот Педро анархист. Но если мы с тобой попадем и к нему в руки, он тоже нас рядышком уложит. Из своего пистолета. Не колеблясь. Разве для тебя это секрет?

Дурутти устало облокотился о бруствер траншеи, признался нехотя:

— Ты верно говоришь: среди нас тоже много подонков. Я теперь вижу, что без дисциплины нет армии, — скользнул он взглядом по лицу советника. — Ты убедил меня в этом.

— Если в армии должен быть порядок, то почему в мире может быть беспорядок? — удивился Хаджумар. — Почему ты не можешь взглянуть на проблему шире, во всемирном масштабе?

— Как будет — это мы еще увидим, — пригрозил комбриг. — Но признаюсь, мне обидно, что такие люди, как ты, противостоят анархии. Я полюбил тебя и за смелость, и за откровенность, и за доброжелательность… Я хотел бы видеть тебя своим братом, дружище!

— Ты мне тоже пришелся по душе, — заявил Хаджумар и пристально посмотрел ему в лицо. — Мне жаль, что ты якшаешься с такими, как Педро. У тебя есть верный путь. Тот, что прошла Лина. Она тоже была анархисткой, а теперь она коммунистка.

Дурутти резко отвел его руки от себя, сказал:

— Ты брось агитационные речи, брат. Я люблю тебя не за идеи, что ты проповедуешь, а за то, что ты такой человек, как есть! Мы еще с тобой не раз поспорим о том, что нужно миру: коммунизм или анархия? Не суди об анархии по тем подонкам, что прилипли к нам. Рядом с Педро есть и Аугусто, и Гарсиа, те, что с тобой ходили в тыл и не струсили. Не Педро сегодня победил фашистов, а анархисты. Но то, что и Педро сражался смело и отчаянно, тоже свидетельствует за анархию! Не согласен?

— Нет, — отвернулся Хаджумар от комбрига. — Боюсь, что когда ты прозреешь, поздно будет… — Он и не подозревал, как пророчески звучат его слова.

— Брось жалеть! — засмеялся весело Дурутти. — Пока мы рядом и пока мы с тобой заодно! А это немало!

Когда к ним спешно приблизился телефонист и торопливо доложил, что камарада советника срочно вызывают в Мадрид, в штаб революционных сил, — и тогда предчувствие не подсказало им, что они в последний раз обнимают друг друга.

— Ты проси там побольше, снарядов и патроноЬ, — напутствовал комбриг. — Расскажи, как мы бились. Пусть знают, что через наши позиции фашизм не пройдет!

— Я только туда и обратно, — пообещал Хаджумар. — Думаю, что в ближайшие часы фашисты не сунутся сюда. Им надо залечить свои раны.

К Дурутти прибежал Гарсиа. Из его слов выходило, что батальон Педро принял решение подняться с позиций и уйти в тыл;

— Невероятно! — ужаснулся комбриг. — Этого не может быть! — он бросился в батальон.

Они и в самом деле покинули позиции и шли в город. И впереди их шел Педро.

— Стойте! — встал на их пути комбриг. — Стойте, братья!

Они нехотя остановились. Педро смотрел на комбрига исподлобья. Дурутти пытался унять свой гнев, но это у него плохо получалось. Он, глубоко дыша, прорычал:

— Назад, анархисты! Назад! Приказываю занять свои позиции!

— Послушай, Дурутти, — шагнул вперед Педро. — Мы решили сообща, путем голосования. Мы уже несколько дней сражаемся здесь! Пусть теперь коммунисты удерживают позиции. С нас достаточно! Мы устали, и мы идем в город! Так-то, комбриг…

Дурутти обошел Педро и встал перед бойцами: