Рафаэль Сабатини - Венецианская маска

Австрия располагает значительными ресурсами, и не может быть сомнений в том, что она не преминет использовать их в полной мере и попытается вновь укрепиться в Ломбардии. Против Франции выставлены превосходящие силы, и его делом было добиться, чтобы они не стали еще сильнее. Чего бы это ни стоило, Венеция должна строго придерживаться своего невооруженного нейтралитета.

— Конечно, за исключением вступления Венеции в союз с нами против империи, — перебил Лальмант.

Холодные глаза приезжего впились в посла.

— Это немыслимо.

— Не для генерала Бонапарта.

— Генерал Бонапарт? Что здесь может сделать генерал Бонапарт?

Лицо Лальманта вновь озарила слабая улыбка.

— Именно это: он поручил мне сделать такое заявление перед Коллегией.

— С каких пор военные вмешиваются в такого рода дела? — надменно проговорил депутат. — Мне казалось, что генерал Бонапарт командует войсками на поле боя. Позвольте мне спросить вас, гражданин посол, как Вы поступите с этим предложением?

— Что же, честно говоря, это вполне совпадает с нашими интересами.

Депутат вскочил на ноги. Тон его стал резким.

— Понятно. Итак, гражданин Лальмант, официальный представитель французского правительства, предпочитает подчиняться приказам боевого генерала! Поистине, я приехал очень своевременно.

Лальмант ничем не выдал своего раздражения.

— Почему бы мне не следовать приказам, которые, как я полагаю, наилучшим образом служат интересам Франции.

— Повторяю, я приехал очень своевременно. Союз накладывает обязательства, которые из чести или даже из уважения не могут быть нарушены. Франция имеет совершенно определенное мнение о месте Венеции. Венеция должна быть избавлена от ее олигархического правительства. Наша святая цель — осветить факелом свободы и разума и ее территорию. Нам ли создавать союз с правительством, которое мы собираемся свергнуть? Наше дело — главное дело, ради которого я здесь, — проследить, чтобы Венеция твердо придерживалась своего невооруженного нейтралитета, пока не настанет время повергнуть эту олигархию в пыль. Это необходимо четко понять, гражданин посол.

Лальмант неприязненно взглянул на него и недовольно пожал плечами.

— Раз уж Директория для этого прислала вас, то моя ответственность заканчивается. Но не скажете ли вы, как мне ответить Бонапарту?

— Скажите, что передали это дело на мое усмотрение. Я приму к нему меры.

— Вы примете к нему меры! Ха! Мне интересно, знаете ли вы о манерах этого человека?

— Я знаю, какого рода позиции он придерживается. Если он рискнет переступить границы, я знаю, как сдержать его.

— Похоже, вы — оптимист. Человека, который с истрепанной армией смог за последние два месяца выиграть такие сражения против хорошо обученных и хорошо экипированных войск, вдвое превосходящих его собственные, нелегко сдержать.

— У меня нет желания умалять его заслуги, как полководца. Но мы будем сохранять чувство меры относительно этого молодого человека.

Лальмант расплылся в широкой улыбке.

— Рассказать вам кое-что о нем? Я знаю это лично от Бертье. Когда маленький корсиканец приехал в Ниццу принимать командование армией, которого добился для него Баррас, генералы дивизий пришли в ярость от того, что мальчишка двадцати семи лет будет командовать ими. Выскочка, «генерал с улицы». В Париже его презрительно называли «пулеметчиком» из-за единственной проведенной им баталии, состоявшей в разгоне толпы крупной картечью. О нем говорили также — я только повторяю слова других, — что в качестве награды он получил в жены одну из любовниц Барраса. Так вот, эти генералы решили преподать ему урок, чтобы он как следует задумался о своем месте в Итальянской Армии. Очеро — самоуверенный, властный и несдержанный — грозился вышвырнуть выскочку. Бонапарт приехал. Вы знаете, как он выглядит: заношенная до дыр пара, сам — хилый и бледный, словно чахоточный. Он вошел к генералам и, пока поправлял ремень, кратко и резко, без лишних слов отдал распоряжения. После чего он вновь вышел, оставив их, ошеломленных исходящей от него силой, которой они не могли дать определение, но перед которой никто не проявил своей храбрости.

Таков Бонапарт. С тех пор он выиграл дюжину сражений и сокрушил австрийскую мощь в Лоди. Трудно предполагать, чтобы он был простаком… Если вы можете властвовать над ним, у вас будет великое будущее.

Но депутат остался безучастен.

— Это не я стремлюсь властвовать над ним. Это власть, рупором которой я являюсь. Что же касается его предложения, то вам следует понять, что это дело отныне в моих руках и не имеет к вам никакого отношения.

— Довольно, гражданин депутат. От этой ответственности я с готовностью освобождаюсь.

В тоне Лальманта сквозил сарказм, который, однако, был встречен ответным сарказмом.

— Итак, вы наконец-то осознали цель моего присутствия в Венеции.

Марк-Антуан закинул ногу на ногу и, немного спустившись с высот своего положения, приступил к делам, которые Лальмант находил даже более пугающими, чем все предыдущее. Депутат заявил, что ради осуществления его целей и получения достоверных сведений о замыслах Венеции, он намерен проникнуть во вражеский лагерь, выдав себя за тайного агента Британии. Причем подчеркнул свою отменную подготовленность к этой роли перед любой, даже английской, если понадобится, публикой.

Но беспокойство Лальманта лишь отчасти улеглось.

— Вы знаете, что произойдет, если они вас раскроют?

— Я рассчитываю устроить дело таким образом, что этого не произойдет.

— Боже! Вы, должно быть, очень храбрый человек.

— Я могу быть храбрым, а могу и не быть таковым. Но я, несомненно, смышлен. Для начала я сообщу им, что имею связи с вами.

— Что?!

— Что я обманул вас, представившись французским агентом. Я продемонстрирую свою благонадежность, построив дела с ними точно так же, как и вы с этим их шпионом, подосланным в ваш дом. Я дам им обрывки сведений о Франции, которые будут казаться ценными и достоверными, хотя по сути будут бесполезными или, возможно, ложными.

— Вы надеетесь на этом их провести? — насмешливо спросил посол.

— А почему бы нет? Очевидно, нет ничего нового для тайного агента в работе на обе стороны. На самом деле, нет такого тайного агента, который бы всегда преуспевал на службе одной стороне и в спасении собственной жизни, и при этом не брал платы с обеих сторон. Правительство, искусное в шпионаже, признает это без доказательств. Я подвергаюсь единственной серьезной опасности. Молва о том, что я — Камиль Лебель, тайный агент Директории, приведет к стилету и каналу, о которых я упоминал, и воспрепятствует быстрому достижению какой-либо значительной выгоды для Франции.