Джон Пристли - Затемнение в Грэтли

— Да, и ничего ещё не видел. Но думаю, что мне здесь будет неплохо.

— Что ж, конечно, работа инженера и всё такое… Но для меня, человека, который всегда стремился жить среди красивых вещей, — это смерть… как и вся ужасная нынешняя война… Скажите откровенно, мистер Нейлэнд, как вы думаете, есть у нас хоть малейшая надежда выиграть её?

Я сделал большие глаза.

— Малейшая надежда? Вы меня удивляете, мистер Периго. Мы не можем не выиграть её. Учтите все наши ресурсы, в том числе и людские — Англия, Америка, Россия, Китай…

— Да, знаю, это все говорят. Но иногда мне думается… правда, я в этих делах ничего не смыслю… Но мне думается, что не следует забывать вот чего: всякие ресурсы ничего не стоят, пока они не превращены в военное снаряжение, и даже тогда стоят немногого, если их не используют должным образом. Державы оси, видимо, умеют применять свою военную машину, не так ли? И, кроме того, они хорошие организаторы. А мы, по-видимому, утратили эту способность.

— Ничего, у нас тоже дело всё больше и больше идёт на лад.

— Разве? Рад это слышать. Но… — Мистер Периго понизил голос. — Вы знаете, я и здесь, и в «Трефовой даме» встречаюсь со многими лётчиками, армейскими офицерами, с людьми, работающими в военной промышленности, — и столько от них приходится слышать возмутительных анекдотов о тупости, и бездеятельности, и бюрократизме, что, право, я порой прихожу в полное уныние… Ну, вот, теперь, только потому, что я был с вами откровенен, вы тоже скажете, что я пятая колонна!

— Нет, мистер Периго, не скажу, — уверил я его с наигранной сердечностью, которая должна была внушить ему мысль, что у меня кожа толстая, как у слона. — Не оправдывайтесь, пожалуйста. Я думаю, у всех у нас бывают такие минуты уныния.

— Вот теперь вы заговорили, как настоящий американец, — рассмеялся он. От него ничто не ускользало, и его нелегко было одурачить, этого маленького человечка. — Не хотите ли как-нибудь пообедать со мной? Тогда мы сможем поговорить обо всём по-настоящему.

— Спасибо, с удовольствием, мистер Периго. Кстати сказать, от сегодняшнего обеда я далеко не в восторге.

— Да, в «Трефовой даме» вам больше понравится. Мы будем обедать там. Завтра или послезавтра, если вам удобно… А вот и Шейла вернулась к нам. И, кажется, с самыми злостными намерениями.

Шейла непременно хотела, в свою очередь, угостить нас, но мистер Периго сказал, что ему необходимо повидать одного знакомого, и ушёл, простясь с нами многократными кивками и улыбками.

Когда кто-нибудь после пустой болтовни в разношёрстной компании остаётся наедине с малознакомым собеседником, он почти всегда испытывает потребность говорить серьёзно. Но, разумеется, в этих случаях люди более осторожны, чем в шумной компании. Теперь наступила очередь Шейлы.

— Наши все считают его попросту старым дураком, а на самом деле он совсем не глуп.

— Да, я знаю это.

Она посмотрела на меня в упор. Я не мог решить, пьяна она или нет. При её обычной манере держать себя это трудно было определить.

— Я так и думала, что вы это заметите, — сказала она медленно. — А большинство моих знакомых такие глупые! И, боже, какие скучные! А вы — скучный человек?

— Да.

Её горячие пальцы легли на мою руку.

— Неправда. Если бы это было так, вы бы не сказали этого про себя. Как раз все нестерпимо нудные люди воображают, что с ними безумно весело. Почему вы всё время так пристально на меня смотрите?

— Хочу припомнить, где я вас видел раньше.

— Я так и думала… То есть я хочу сказать — так именно смотрят в этих случаях. Ну, хорошо, давайте вместе сообразим. Я жила несколько лет в Индии. Там умер мой первый муж… скоропостижно…

— Когда же это случилось?

— Перед самой войной. В Майсуре. Но мне не хочется говорить об этом. Вы когда-нибудь были в Индии?

— Нет, никогда.

Мы помолчали.

— Ну? — спросила она затем с внезапным раздражением.

— Что «ну»? — Я многозначительно посмотрел на неё.

— Чего вы на меня так уставились? В чём дело? — продолжала она, повысив голос.

— Что тут у вас такое? — Фрэнк вернулся к нашему столу, настроенный всё так же воинственно.

Шейла весьма выразительно пожала плечами и отвернулась. Это явно укрепило решимость Фрэнка, которого, по-видимому, не смущало то обстоятельство, что он лет на десять моложе меня. Впрочем, я и сам тогда об этом не думал.

— Выйдем отсюда, — сказал Фрэнк, побагровев.

Я видел, что милейшая Шейла наблюдает за нами, глядя в зеркало над стойкой. Её неодинаковые глаза ярко блестели. Для неё это было развлечением, игрой. Я подумал, что хорошо бы, разделавшись с Фрэнком, вернуться сюда и так её отшлёпать, чтобы она неделю не могла выйти из дому.

— Пожалуйста, — ответил я Фрэнку. — Ступайте вперёд.

Мы через заднюю дверь вышли во двор, где приезжающие оставляли свои автомобили. Там было довольно светло.

— Теперь слушайте, — сказал я сурово. — Покуражились, и будет! К тому же вы пьяны.

— Вы в моём присутствии оскорбили даму, — объявил он. — Да и вообще я не терплю канадцев или кто вы там есть…

Я устал от этого долгого дня и скис, как забытое хозяйкой молоко. И когда Фрэнк кинулся на меня, я увернулся от удара, зашёл сбоку и задал ему как следует. При таком освещении трудно было попасть в подбородок, но мне это удалось, и Фрэнк полетел на землю. За спиной у меня кто-то ахнул. Это была прелестная Шейла.

— Я очень рада, — сказала она. — Мне давно хотелось, чтобы кто-нибудь его хорошенько проучил.

— Напишите об этом своим друзьям в Индии, — бросил я и, отстранив её, прошёл к двери и поднялся наверх, в свой номер.

Здесь я надел халат и ночные туфли, закурил трубку и попробовал собраться с мыслями. Потом, вспомнив о визитной карточке, вручённой мне любопытной дамой в поезде, выудил её из кармана. В ней стояло: «Миссис Г. Д. Джесмонд», а напечатанный адрес был зачёркнут и вместо него сверху приписано: «В „Трефовой даме“». Это было то самое место, где любили бывать молодёжь и мистер Периго. И там же где-то обитала миссис Джесмонд, по отзывам — богатая, «шикарная» и, по всем данным, загадочная женщина, о которой мне уже было известно, что она много путешествует и зорко примечает всё. Ну, а как насчёт мистера Периго? Он такой же эвакуированный торговец картинами и эстет, как я — канатоходец. Я пока узнал немного и, в сущности, ещё не видел Грэтли, но уже то немногое, что мне стало известно, показывало, что контрразведка не зря послала меня сюда. Прежде чем лечь, я выкурил целых три трубки.

К Хичему, директору Электрической компании Чартерса, мне назначено было явиться только после полудня, и я всё утро бродил по городу. На улицах таял грязный снег, а серое небо оседало над землёй под тяжестью нового такого же груза. Но в общем утро для прогулки выдалось сносное. При дневном свете город ничем не поразил меня. Таких городов много в Англии. Они как будто построены для того, чтобы люди, которые не снисходят даже до проживания в них, здесь ковали деньги. По одну сторону высилась смутная громада завода Чартерса, занимавшего территорию около тридцати акров, с железнодорожными ветками и каналом. Вокруг завода тянулись длинные грязные улицы с рядами кирпичных домиков. По другую сторону шли улицы пошире, со следами трогательных попыток озеленения, и беспорядочно теснились игрушечные бунгало. Центральную часть города составляли две улицы — Маркет-стрит и Хай-стрит — и площадь, где они пересекались. Такие города, если хотите знать моё мнение, выдают истинную сущность всей этой циничной игры в промышленное развитие. Строили их кое-как, по дешёвке, для того, чтобы люди, которые никогда сюда не заглядывают, могли наживать здесь деньги и обзаводиться поместьями, яхтами, покупать леса и болота для охоты и уезжать на зиму в Канны [3] Канны – курортный город на Лазурном берегу Франции и Монте-Карло. Во всякой другой стране люди просто отказались бы жить в подобных городах, где так мало преимуществ городской жизни. Ну, а англичане со всем мирятся. Надеюсь, что они будут терпеть это только до того дня, когда мир услышит последний вопль Гитлера, а тогда снесут до основания все эти проклятые города и камнями побьют алчных старых мошенников, которые после войны сразу начнут кричать, что они обнищали. Я иду туда, куда меня посылает отдел, и счастлив всякий раз, когда изловлю нацистского агента или кого-нибудь, кто продаёт родину немцам, ибо не приходится объяснять, какого рода жизнь нам готовят Гитлер и Гиммлер. Но из этого ещё вовсе не следует, что я не имею своего собственного мнения и что у меня не чешутся руки всякий раз, когда я вижу выживших из ума простофиль, которые являются в такие места, как Грэтли, и призывают народ воевать и трудиться в поте лица во имя сохранения «нашего традиционного уклада жизни».