Лев Овалов - Секретное оружие (сборник)

– Я не такой уж азартный игрок, – упрямо возразил Джергер.

– А кто говорит об азарте? – удивленно спросил Нобл. – Расчет, и только расчет, – вот что обеспечивает выигрыш.

Джергер поглядел в окно. Там синело небо, подбеленное кое-где облаками. Там были простор и свет, а ему предлагали погрузиться под лед, и было неизвестно, сумеет ли он оттуда вынырнуть.

– Мы все взвесили, Робби, – продолжал Нобл серьезным и даже каким-то печальным тоном. – Вы офицер, образованный офицер, вы умный человек, у вас есть характер, вы в оригинале читаете Тургенева и Толстого, вы умеете понимать русских…

– Нет, – отрезал Джергер. – Мне не нужно медали.

– А мы уже купили вам билет первого класса, – пошутил Нобл. – Не отказывайтесь, все равно мы от вас не отступимся.

Джергер посмотрел на Нобла глазами затравленного кролика и вытянулся перед ним, точно находился в строю.

– Мистер Нобл, я хотел бы знать, – вежливо спросил он, – это просьба или приказ?

– Это просьба, но если вы упрямитесь, пусть это будет приказ, – твердо сказал Нобл. – Это приказ, но мне хочется, чтобы вы выполнили его с охотой.

– Так и следовало сказать с самого начала, – неприязненно произнес Джергер. – Нравится или не нравится, но приказ приходится выполнять.

– С охотой, с охотой, Робби! – быстро повторил Нобл.

– Разумеется, мистер Нобл. Всякий приказ следует выполнять с охотой, если уж его приходится выполнять.

– Молодец, Робби! – похвалил его Нобл. – Я рад, что мы поняли друг друга.

Он подвинул к себе стул и сел с таким видом, точно собирался обедать.

– Возьмите-ка с моего письменного стола желтую папку, индекс – ВС/34, и садитесь рядом, – распорядился Нобл. – Я познакомлю вас с существом дела.

Они сидели за столом, как учитель с учеником, и, как обычно, говорил учитель, а ученик лишь изредка задавал вопросы.

– Вы будете переброшены в Россию наилучшим и безопасным путем, – объяснял Нобл. – Вы возьмете с собой лишь самое необходимое. Сразу после приземления вы уничтожите все, что может вас скомпрометировать. Люди сами по себе не вызывают подозрений, если только они не кретины и умеют держать себя в руках. Подозрение вызывают вещи, и поэтому чем меньше вещей, тем лучше. У вас будут безупречные документы. Не сторонитесь русских, помните: в личном плане каждый русский – добродушнейший человек в мире. Русские общительны, и подозрение у них вызывает лишь тот, кто их сторонится. Ваша цель – попасть в Москву.

Все было ясно, хоть и не так просто, как могло это показаться шефу, – ему самому не приходилось рисковать собой ни при каких обстоятельствах.

– В Москве начнется операция. Глазунов… Открытый им новый закон как-то зафиксирован. Формула… Она не лежит на виду, и люди, которые ею владеют, не собираются ни пробалтываться, ни продаваться. Здесь-то мы и должны проявить изобретательность и решительность. Должны сработать все ступени ракеты. Человек может убить человека, но только дьявол может похитить его душу, не повредив его земной оболочки.

– А не грешно ли, мистер Нобл, – с насмешкой спросил Джергер, – брать на себя дьявольские функции?

– Ни в коем случае, – возразил Нобл. – Люди, отказавшиеся от Бога, прокляты Богом, и дьявол выполняет божественную функцию, похищая грешника вместе с его бессмертной душой.

– Допустим, вы правы, мистер Нобл, – согласился Джергер. – Не будем вдаваться в теологические споры. Но я не очень отчетливо представляю, как все-таки можно похитить душу академика Глазунова, материализованную в виде формулы на листке бумаги.

– Это трудно, может быть, даже невозможно, – согласился Нобл. – Но если не удастся добыть формулу, придется похитить душу.

– Каким образом?

– Вместе с мясом и костями, за которыми она прячется, – раздраженно сказал Нобл. – Я потому вас и посылаю, что верю в хорошую работу вашей мыслительной машины. – Он откинулся на спинку стула и раскрыл книгу. – И сразу же не ограничивайтесь одним Глазуновым. Его ближайшие сотрудники представляют не меньшую ценность. Глазунова сейчас вознесли и, надо думать, берегут как зеницу ока. Вот он, смотрите!

Нобл бросил на стол перед Джергером фотоснимок.

– Георгий Константинович Глазунов, – представил его Нобл. – Фотография сделана два года назад в Париже на Международном конгрессе математиков.

Джергер внимательно рассматривал человека, план охоты на которого разрабатывался, как видно, уже не одну неделю.

Моложавый человек лет сорока пяти, с умным и строгим лицом и с какой-то барственностью во всем облике, больше похожий на английского парламентария, чем на обычного русского интеллигента.

А Нобл бросал перед Джергером фотографию за фотографией.

– Жена Глазунова – Зинаида Васильевна. Моложе мужа на пятнадцать лет. Была бы светской дамой, существуй в Москве светское общество. Мужа любит, не изменяет, впрочем, как и он ей. Умеренно образованна, умеренно умна. Делами мужа не интересуется, материально вполне обеспечена. Это их дочь – Таня, двенадцать лет. Федорченко Семен Трофимович, профессор, заместитель Глазунова, коммунист, войну провел на фронте, человек неприятный, малодоступный. В университетских кругах его называют…

Профессиональная память изменила Ноблу, он вытянул из папки листок и с запинкой прочел незнакомое слово «службист».

– Вам понятно это слово? – обратился он к Джергеру.

– Да, – ответил тот. – Оно встречается у русских писателей.

– А что оно означает? – поинтересовался Нобл.

– Человек, преданный службе, – объяснил Джергер. – Человек, не видящий ничего, кроме своей службы.

– С такими трудно иметь дело, – заметил Нобл и бросил поверх фотографии Федорченко еще несколько снимков. – Жена Федорченко, больная женщина, много лечится. Федорченко старше Глазунова, две его дочери замужем, живут отдельно, сын служит в армии. Ковригина Мария Сергеевна, профессор, заведует в институте отделом. Беспартийная. Немногим больше сорока лет. Вдова, муж убит на фронте. Как видите, красивая женщина. Замуж вторично не вышла, любовников не имеет. Живет вдвоем с дочерью. А вот и ее дочь, Ковригина Елена Викторовна, студентка медицинского института. Комсомолка. Двадцать один год. Храбровицкий Борис Моисеевич, ученый секретарь. Коммунист. Ведает внешними сношениями института. Холост, ухаживает за женщинами, но за пределами института…

Он выкладывал фотографию за фотографией и, памятливый, как всякий профессиональный разведчик, о каждом человеке приводил какие-то данные, почти не заглядывая в папку.

– За исключением фотографии Глазунова, все снимки сделаны в Москве в прошлом году, – пояснил Нобл. – С этими людьми вам и предстоит познакомиться.

– Трудная задача, – сказал Джергер. – В качестве кого я появлюсь? Легче всего – в качестве журналиста или иностранного ученого…