Платон Обухов - Несостоявшийся шантаж

«Никогда нельзя судить о людях поспешно», — подумал Гайзаг, опуская кресло на небольшую площадку перед входной дверью.

Олег ловко пробежался пальцами по клавиатуре управления и самостоятельно въехал в музей.

Продававший билеты служитель в синей форме недовольно покосился на Олега, но, поскольку правительство христианских демократов объявило, что итальянские инвалиды больше всех нуждаются во всеобщем внимании и заботе, лишь вздохнул:

— Не забудьте, музей закрывается через три минуты, синьор.

Олег ожег его ненавидящим взглядом. Служитель даже вздрогнул. «Черт бы побрал этих инвалидов! — с неожиданным ожесточением подумал он. — На вид они самые обездоленные и несчастные в мире. Но дай им волю — и они превратят всех здоровых людей в рабов!»

Гайзаг и Кеворк, проводив удалявшегося Смирнова взглядами, тихо вышли из музея. Они свою миссию выполнили. Теперь все зависело от их строптивого подопечного.

— Послушай, стоит говорить Акопяну, что русского мы поймали на вилле у Лючии Кальяри лишь благодаря сообщению каких-то незнакомых людей? — шепотом спросил Кеворк. Этот вопрос мучил его уже несколько часов.

— Не стоит, — покачал головой Демирчян.

— А если Лючия и эти незнакомцы были присланы в Италию для того, чтобы подстраховать нас?!

— Чепуха! Просто Смирнов связан и с «Моссадом», и «Аль-Джихад» на него зуб имеет. Вполне возможно, что кто-нибудь из них был заинтересован в том, чтобы русскому не удалось убежать от нас. Вот они и навели нас на его след.

— Дай Бог, чтобы это было так! — с чувством произнес Кеворк и стиснул зубы. Теперь им оставалось только ждать, чем закончится визит Олега в музей Медичи — удачей или провалом.

Выпив за то, что «она самая красивая», Марта недоуменно уставилась на Дитриха Штромбергера. Что означают его слова, если он пришел свататься к ее матери?

Но владелец сети магазинов не дал дочке Гюнтера Циммермана времени на раздумья.

— Вы знаете, Марта, — напористо начал он, — я человек деловой и энергичный. После того, как в прошлом году дело мое значительно расширилось, я стал стоить, как говорят американцы, двадцать миллионов франков. У меня три дома: два здесь и один в Галлене, который я сдаю сейчас внаем. Если мы поженимся, то можем поселиться в любом из них.

Изумление Марты было так велико, что она не смогла произнести ни слова. Дитрих же принял ее молчание за согласие, воодушевился и продолжил с еще большим напором:

— Но я предлагаю вам поселиться здесь, в Аппенцелле. Здесь у нас будет конюшня с лошадьми — их число можно, разумеется, увеличить, поле для игры в гольф, здесь мы будем дышать свежим воздухом и есть экологически чистые продукты. Я понимаю, — переглянулся он с Гертрудой, — вас не могут не беспокоить финансовые вопросы. Что ж, мои дети уже взрослые, и дал я им немало. Они должны быть вполне довольны тем, что я сумел для них сделать. Так что все мое имущество, за исключением небольших, чисто символических сумм, перейдет после моей смерти к жене. То есть к вам!

Гертруда Циммерман опасливо наблюдала за дочерью. Уж ей-то был известен строптивый характер Марты. Она всегда была с виду тихоня, посторонние люди даже считали ее апатичной. Но если что-то делалось вопреки ее воле, Марта становилась беспощадной.

— Одним словом, я предлагаю вам и руку, и сердце, и все, что имею! — торжественно объявил Дитрих Штромбергер.

Марта молчала. В школе она преподавала детям самый логичный, самый ясный предмет — математику. В учебнике, из которого она выбирала задачки для своих учеников, не встречалось ничего и отдаленно похожего на ту задачу, которую Дитрих Штромбергер и ее собственная мать предлагали решить ей здесь же, сейчас!

Владелец магазинов снова ошибся, расценив молчание Марты как готовность принять его предложение. Опустившись на колено, он схватил правую руку Марты и принялся осыпать ее поцелуями.

Марте с большим трудом удалось высвободить руку из цепких пальцев Дитриха.

— Герр Штромбергер, — процедила Марта, — ваше предложение, я вижу, кажется вам самому очень выгодным, вы уверены, что любая женщина почтет за счастье принять его, но… почему вы думаете, что я соглашусь стать вашей женой? — громко выкрикнула она, переводя гневный взгляд с вытянувшейся физиономии Штромбергера на испуганное лицо матери.

Кинув на них еще один испепеляющий взгляд, Марта подняла подбородок и величественно выплыла из гостиной.

Вбежав к себе в комнату, она первым делом заперла дверь на ключ и бросилась к зеркалу. Несколько секунд пытливо вглядывалась в свое отражение, пытаясь отыскать на лице следы пережитых волнений. Тщетно. Оно по-прежнему оставалось лицом двадцатилетней девушки, таким же миловидным, нежным и румяным, каким было утром. Марта постепенно успокаивалась. Злость на мать и на Штромбергера проходила.

«Надо было сразу признаться матери в том, что у меня есть жених, — подумала она, досадуя в душе на недавнюю вспышку гнева. — Ведь она наверняка до сих пор убеждена — и абсолютно искренне, — что после той неудачи с Вольфгангом у меня нет никого. И от души желает помочь мне создать семейный очаг».

Вольфганг Шустер работал инженером на военном заводе компании «Эрликон», производившем скорострельные вертолетные и самолетные пушки. Он три года встречался с Мартой, фактически жил с ней, но вдруг раздумал жениться, порвал все отношения, а через месяц ошарашенная Марта прочитала в «Нойе Цюрхер Цайтунг» объявление о торжествах по случаю бракосочетания мадемуазель Сабины Шрайбер и герра Вольфганга Шустера. Учительница математики не поленилась навести справки и узнала: до свадьбы мадемуазель Сабина и герр Вольфганг были знакомы меньше двух недель.

Естественно, ни Вольфганг, ни тем более Дитрих Штромбергер не шли ни в какое сравнение с Олегом Смирновым. Даже если бы Олег разочаровал Марту, объявив ей, что не имеет намерения связать с ней жизнь брачными узами, она бы его ни на кого не променяла.

«Надо рассказать матери про Олега, — твердо решила Марта. — Я сделаю это после того, как уйдет герр Штромбергер. Ну и вдовец, однако!»

Через полчаса после того, как Дитрих Штромбергер покинул дом Циммерманов, в комнату Марты постучалась мать.

Марта отбросила книгу, на которой все равно не могла сосредоточиться, и открыла дверь.

Когда она увидела смущенную и жалкую Гертруду, необъяснимый порыв бросил ее в объятия матери.

— Я… я не знала, что ты так… — рыдания душили Гертруду Циммерман, и она не смогла закончить фразу.

Марта заставила мать сесть в кресло и рассказала ей о своей встрече с Олегом Смирновым, о том, как он спас ее от верной гибели. Единственное, о чем она не упомянула, — о причинах, заставивших ее спешно покинуть Цюрих и спрятаться в Аппенцелле.