Николай Никуляк - Нить курьера

— Вот вам и невинное дитя, — пошутил я.

— Да, из молодых, да ранняя, — засмеялся следователь.

Вечером в комендатуре мы опять встретились с Ибрагимом, зашли в мой кабинет.

— Поздравляю, — сказал ему я.

— Меня-то за что, — обиделся Ибрагим. — Я ведь не контрразведчик. Это вас поздравлять надо.

— Не стоит прибедняться, — возразил я. — Все мы делали это дело. Общая у нас борьба, общие и заслуги. Даже и не заслуги, а результаты труда.

— Ну, а эти обрывки бумаг, — робко поинтересовался Ибрагим, — неужели из них можно извлечь что-либо ценное?

Я молча открыл сейф, достал из него тоненькую синюю папку и лист бумаги с отпечатанным текстом.

— Вот послушай, — и начал читать:

«Несмотря на благоприятные возможности последних месяцев, сбор „трофейных документов“ в пунктах дислокации, на полигонах, аэродромах и в районе маневров не был организован достаточно хорошо. Для центра представляет интерес любой обрывок бумаги. У нас имеются хорошие специалисты, способные правильно оценить добытые материалы. Даже небольшой клочок бумаги может свидетельствовать о настроении населения Советского Союза, о политическом и экономическом положении в СССР».

— Эта копия директивы геленовской разведки, — сказал я Ибрагиму. — Субъекты, подобные Эльзе, все еще рыщут вокруг наших частей. Западные разведки стремятся использовать любую возможность, чтобы получить нужные им сведения. И нам еще придется не раз сталкиваться с их агентами, поэтому я тебе все это и говорю.

— Ну, что ж, будем стараться, — улыбаясь, ответил он и уже весело сообщил: — А у меня тоже приятная новость. Сегодня магистрат единодушно решил переименовать одну из улиц М. — Леопольдштрассе на Лагутинштрассе, в честь сержанта Лагутина, погибшего в бою за освобождение города от немецких фашистов, и запросил мое согласие на сей счет. Конечно, я согласился. Теперь завтра они приглашают меня на церемонию подписания протокола. Пойдешь со мной?

— На церемонию так на церемонию, я церемониться не собираюсь, — ответил я.

В коридоре Ибрагима ждала незнакомая женщина. Она смущенно улыбалась и, говоря по-немецки, протягивала ему какую-то бумагу.

— Она говорит, — сказал я, — что пришла от имени жильцов дома, в котором живет, с жалобой на магистрат. В доме сильно протекает крыша. Магистрат давно обещает отремонтировать ее, но ничего не делает. А так как жильцы знают, что Советская комендатура помогает простым людям, то и направили ее сюда с жалобой на магистрат.

— Скажите ей, что она правильно сделала, что пришла, — попросил меня Ибрагим. — Поможем, расшевелим магистрат. Пусть передаст жильцам, что мы поможем, позаботимся о простых людях.

Взяв ее заявление, Ибрагим вызвал Бугрова, предложил сделать перевод и после этого связать его с магистратом.

Благодаря коменданта и все время кланяясь, женщина вышла.

— Не уставай, не уставай творить добро, — пошутил я. — Помнишь, как писал Руставели: «Что отдашь — вдвойне прибудет».

— Ах, доброе слово — дверь в сердце, говорят осетины, — улыбаясь, заключил Ибрагим.

Спустя несколько дней я проснулся от удара камушка о стекло.

— Вставай, вставай, поехали, — донеслось снизу. На улице едва занимался рассвет, в комнате стоял полумрак. Наступало воскресное утро, когда так хотелось поваляться в постели.

Распахнув окно, я увидел авиационного полковника в синем спортивном костюме и белой войлочной шляпе на голове.

— Доброе утро, Иван Пантелеевич. Что случилось?

— Здравствуй, здравствуй, случилось страшное дело: говорят, что в Аланде клюет форель.

— Что вы, Иван Пантелеевич, разве я могу так, экспромтом?

— Можешь, можешь. Давай-ка «в ружье», как говорят, и за мной.

— Но как же так?

— Поехали, поехали, — услышал я из соседнего окна голос Ибрагима. — Моя машина тоже готова.

— Ну вот, — подхватил снизу полковник, — сам комендант благословляет эту поездку. Теперь, как будто, все по уставу. Даю пять минут на сборы. Считайте, что время уже засечено.

Не помню, как я собрался, но полковник вобщем остался доволен.

Вырвавшись за город, машина устремилась вверх по извилистой дороге.

Тот, кто не бывал в этих местах, едва ли сможет представить себе всю красоту здешней природы. Гладкая асфальтированная дорога, в воздухе ни пылинки, пьянящий аромат цветов, сверкающая на них роса. Горы, вверху скалистые, внизу покрыты дремучим лесом, а по другую сторону от дороги, в глубокой пропасти, река, бегущая по камням, с невысокими, но шумными водопадами и водой, прозрачной, как небо.

По извилистой дороге мы подъехали к реке и остановились в редком кустарнике на отлогом берегу бурного, пенистого Аланда. Полковник сразу же побежал к реке и первым забросил блесну — маленькую раскрашенную рыбку из металла с навешанными на нее крючками.

Купленный мною недавно в М. спиннинг итальянского производства с удобной, но слишком уж капризной катушкой не был еще освоен на практике и потому поначалу доставлял мне одни лишь огорчения и неудобства. Леска в моих руках то раскручивалась сзади, то перебрасывалась через реку, то цеплялась за коряги в реке. Поэтому мне пришлось много побегать и даже побарахтаться в леденящей воде с часами на руках, о которых совсем забыл, спасая свою блесну от обрыва.

Но с того момента, как остановились часы, мне действительно посчастливилось. Внезапно я ощутил легкий рывок, и спиннинг сразу потяжелел. Рванув его на себя, начал быстро накручивать леску. На поверхности воды что-то блеснуло. И вот на солнце засияла, форель. Постепенно заработала «служба тыла». Гриша, шофер полковника, соорудил из камней подобие полевой плиты, поставил на нее сковородку, подложил щепки…

Солнце было уже близко к закату, когда мы возвращались из этой веселой поездки. Безмятежно мчась по асфальту мимо деревушек с небольшими аккуратными домиками, мимо металлических сеточных изгородей, мимо садов и виноградников, мы, наконец, стали подъезжать к городу М.

На перекрестке дорог остановились, чтоб распрощаться. Полковнику надо было сворачивать вправо, а нам налево. Поблагодарив его за приглашение и договорившись о новой поездке недели через две-три, мы расстались с ним.

Вскоре подъехали к окраине города. Рассеянно взглянув на здания бывшей австрийской Военной Академии, в которых размещался теперь один из крупных штабов наших войск в Австрии, я от неожиданности вздрогнул. Словно очнулся в испуге от долгого, сладкого забытья, — настолько не вязалась атмосфера нашей беспечности с тем, что увидел я на сумрачном пустыре, в стороне от дороги.

— Стой! — крикнул я шоферу.

Перемахнув через высокий забор, от тени к тени, отбрасываемой на траву соснами, согнувшись, перебегал человек, за которым гнались несколько военнослужащих.