Николай Шебуев - Берта Берс. В сетях шпионажа

Таким образом, великое переселение народов, хотя и расстраивало деятельность учреждений «дедушки», но не парализовало ее вовсе. Петроград по-прежнему оставался под особым надзором различных Гроссмихелей.

Надо помнить, что Гроссмихель — только один из деятельных агентов. А на Петроград подобных ему командированы десятки.

Совещание главноуправляющих отдельных частей происходило в большом отдельном салоне лечебницы Таубе.

Берта на нем не присутствовала. Напротив, она велела Таубе заявить, что, опасаясь ареста, еще третьего дня прямо из цирка отправилась на вокзал, чтобы поспеть в Радом на бал принца Иоахима и саксонского короля.

Она лично передаст генералу Гинденбургу чрезвычайные данные, добытые радиотелепатическим институтом.

Берта находилась в соседней комнате подле замаскированного цветами окошечка и с удовольствием видела, что заявление об ее отъезде встречено сочувственными замечаниями по ее адресу: она не думала, что ее сотрудники так искренне любят и ценят ее.

Берта в самом деле думала через два-три дня поехать в Радом, — оставаться здесь было немыслимо, — слишком уж известна всем ее наружность по афишам цирка и открыткам.

Но одно чрезвычайно интересное обстоятельство задержало ее на неопределенное время в Петрограде. Наблюдая от нечего делать в потайное окошечко за пациентами, ожидающими Таубе, она в одно прекрасное утро увидела… инженера Переверзева, безумно влюбленного в нее.

Инженер этот работал над одним техническим проектом чрезвычайной важности.

Адский план созрел в ее голове.

Берта не ошиблась: зачем же еще мог прийти к Таубе Переверзев, как не за тем, чтобы гипнотизер залечил его сердечную рану?..

С тех пор, как исчезла Берта, он потерял сон, аппетит, работоспособность, покой.

У него на руках такое важное, ответственное дело, он должен его кончить в семидневный срок и не может работать.

Берта в том виде, в котором она приходила к нему в последний раз, стояла перед его глазами и манила задорным и вызывающим видом своим.

Истощенный организм инженера представлял собой чрезвычайно благодарную почву для гипнотических экпе-риментов; с завтрашнего же дня начнется правильный курс лечения.

Завтра Переверзев должен быть у Таубе в половине двенадцатого ночи.

Вот он сидит на мягком кожаном кресле посреди комнаты, погруженной в темно-зеленый мрак. Только на потолке маячит фиолетовая светлая точка.

— Спите! — отчетливо слышится голос гипнотизера. — Вот у вас тяжелеют веки. Делаются неподвижными члены… Закрываются глаза…

Переверзев заснул, еще глубже уйдя в мягкое кожаное глубокое кресло.

— Проснитесь! Но встать с кресла вы не можете до тех пор, пока я не позволю.

Инженер раскрыл глаза и с любопытством уставился взором в темноту.

Гипнотизера в комнате не было. Но в одном месте на стене показалось какое-то светлое облако.

— Шшшшшжжжбумм!.. Ку-ку! Ку-ку!..

Это пробили где-то половину двенадцатого старинные часы с кукушкой.

Сразу как-то спокойно, солидно, старинно на душе сделалось. Раздался серебряный звон старинной табакерки с музыкой.

Табакерка играла медленный вальс a trois temps [7] В три па (фр.). Ланнера.

И в такт музыке закачалось сиреневое облачко на стене. И чем больше качалось, тем больше принимало формы девушки.

И вот сердце Переверзева радостно забилось, что-то похожее на Берту почудилось ему в дымке сиреневого тюля.

— Да, да! Это она!..

Он хотел броситься к ней, протянул руки, но не мог встать с кресла.

Вдруг в комнате стало ослепительно светло. Перед ним стояла ослепительная в своей красоте Берта, как раз в том сиреневом платье с зеленым тюлевым шарфом, в котором он ее видел в последний раз.

— Берта! — радостно крикнул он.

— Илья, вы меня звали?.. Вы хотели меня видеть!

— Берта! Я умираю от тоски по тебе!..

— Вот я с вами… Я с тобой… Ты счастлив?..

— Берта! Подойди ко мне… Дай мне руку, чтобы я убедился, что это ты…

— Вот тебе моя рука! И вот колечко, подаренное тобою…

— Отчего так холодны твои руки?.. Нагнись надо мной, чтобы я мог дышать ароматом твоих волос…

Она обвила его шею руками и ласково прижалась нежным обескорсеченным телом к его груди, к его щеке и пьяным хмелем откровенного декольте одурманила.

— Куда ты исчезала? Зачем покинула меня, едва обнадежив?

— Я уезжала в несчастную, разоренную Польшу. Я была в Радоме на балу принца. Я танцевала полонез с королем саксонским и мазурку с принцем Иоахимом. Графиня Потоцкая, княгиня Радзивилл и прочие знатные дамы отвешивали мне почтительные поклоны, видя, как принц восхищен моей красотой. И вот все же я покинула их и вернулась к тебе, мой милый, дорогой Илья. Ну, целуй, целуй мою шею, мои плечи, мои губы…

Он впился губами в ее губы, и новый хмель новым прибоем по-новому охмелил его.

Вдруг она оторвала губы от губ, выскользнула из объятий, шепнула:

«До завтра, милый!..»

Сразу в прежнюю мглу погрузилась комната.

— Встаньте! — раздался голос гипнотизера. — Вернитесь домой, чувствуйте себя бодрым, прилежно работайте над вашим проектом сегодня ночью и завтра днем. Завтра в десять явитесь ко мне и продиктуйте все, сделанное вами.

— Шшшшжжжбум. Ку-ку!.. бум-ку-ку… бум-ку-ку…

Часы пробили двенадцать.

— Неужели только полчаса я провел в этом кабинете! Мне кажется, — целую жизнь, полную радостных видений.

Переверзев ушел от Таубе другим человеком.

— Берта, вы — гениальная актриса! — восхищенно воскликнул Таубе.

— Поневоле станешь гениальной, когда ту же роль с разными партнерами приходилось повторять по несколько раз в день. Но и вы гениальны. Теперь этот дурак продиктует нам свой проект и смету раньше, чем доложит их на заседании. Ну, а этот секретарь Кукушкин все продолжает?..

— Как же он может не продолжать, раз я ему внушил, чтобы после каждого заседания комиссии он приходил и подробно рассказывал ход дела и дебаты по нему…

— Все эти данные я соберу и повезу лично.

Но тут же сознание ее засосала тоска.

— Смогу ли я уехать от Фридриха!..

Все помыслы должны быть направлены на спасение его. Убийственно, что ни она, ни Фридрих не знают, какие улики имеет русское правительство. Быть может, никаких улик, обличающих Фридриха, и нет.

Кто может хлопотать об освобождении Гроссмихеля?

Конечно, его жена. На нее-то и надо натравить Людмил-ку. Эта пройдоха уже добилась того, что во всех газетах напечатано о появлении Берты на варшавском горизонте.

Она сидела, задумавшись, в том же кресле, в котором только что изнывал распаленный страстью Переверзев, и машинально устремила глаза в одну точку.