Семен Цвигун - В схватках с врагом

А. Соловьев

Лейтенант милиции Николай Баваров, одетый в штатское, медленно прохаживался по многолюдным линиям Государственного универсального магазина.

Почти не задерживаясь взглядом на лицах, он легко узнавал во встречных людях москвичей, приезжих, не преминувших посетить крупнейший торговый центр страны, а иногда на глаза попадалась и знакомая публика… Вот в толпе мелькнуло знакомое лицо — это спекулянт «дядя Кеша» — молодой здоровяк, официально работающий дворником. «Придется взять его на заметку, — думал Баваров. — Уже предупреждали не раз, а он опять здесь толчется».

На глаза вдруг попался элегантный мужчина в темно-синем демисезонном пальто, модной шляпе, с цветастым клетчатым шарфом. Лейтенант узнал в нем старого знакомого, вора-карманника по кличке «Кадет», который года четыре назад был осужден за кражу. «Неужели досрочно освободили? Одет уж очень модно. Похоже, опять промышляет…»

Баваров стал наблюдать за Кадетом. Тот прошелся по рядам, явно присматриваясь к публике, потолкался у ларька с кожаными перчатками, с видом солидного покупателя и знатока часов завел спор с соседями по очереди в ювелирной секции.

Баваров поднялся на второй этаж, откуда хорошо просматривается вся торговая линия. Когда он вновь взглянул на очередь за часами, Кадета там не было. Его модная шляпа уже врезалась в толпу и медленно продвигалась вдоль линии.

Баваров понял, что Кадет сейчас, видимо, пойдет «на дело». Вот он нагнал каракулевый жакет с шапочкой из норки и сумочкой на левой руке. Несколько мгновений шел сзади, затем, около фонтана, в толпе вплотную сблизился, чуть потеснил хозяйку сумочки и вдруг мгновенно отстал, свернул в проход, пошел к выходу. Пробежав по второму этажу, где было меньше народу, лейтенант спустился у самого выхода на первый этаж и, когда вор появился в дверях, крепко взял его под руку и тихо сказал!

— Ну, вот мы и встретились, Кадет! Пойдем-ка к нам, разберемся.

Еще не остывший после «дела» вор вздрогнул, рванул было руку, но, узнав Баварова, понял, что сопротивляться бесполезно. Через несколько минут они вошли в дежурную комнату милиции.

…Задержанного обыскали. При нем оказалась небольшая, в размер конверта, коричневой замши сумочка.

— Откуда сумочка, Кадет?

— Да… жена дала…

— А что в ней?

— Деньги, что еще там может быть.

Баваров открыл «молнию» и вытащил пачку денег и запечатанный конверт. Повернув его адресом вниз, спросил:

— Кому письмо посылаешь? Опять молчишь! Ну а марки немецкие откуда?

Молчание.

— Признавайся, — строго сказал Баваров, — это у той, в каракулевой шубке, да?

Карманник покорно опустил глаза…

Сотрудники милиции, пытаясь отыскать потерпевшую и возвратить ей похищенное, несколько раз объявили по радио о том, что найдены деньги. Однако до вечера так никто и не пришел.

Еще раз осмотрели содержимое сумочки. Кроме 150 рублей советских денег, 80 немецких марок и письма в Голландию, в город Арнем, в боковом внутреннем карманчике обнаружили смятую квитанцию об отправке телеграммы в город Нордхаузен (ГДР).

Поскольку хозяйка так и не объявилась, решили ее разыскать по имевшемуся на конверте обратному адресу.

Забрав сумочку, деньги и конверт, лейтенант Баваров выехал по этому адресу. Там его приветливо встретила молодая девушка, которая назвалась Таней Скобченко и в подтверждение предъявила свой паспорт. Адрес ее был записан на конверте правильно, а фамилия искажена: «Скобченько».

Несколько встревоженная приходом сотрудника милиции, Таня рассказала, что живет с родителями, в 1958 году окончила десятилетку, но в институт не прошла по конкурсу и поступила работать на кондитерскую фабрику «Большевик».

— С какого часа вы были на работе сегодня? — спросил ее Баваров.

— Как обычно, с восьми.

— А с работы никуда не отлучались?

— Да что вы, товарищ лейтенант! Как пришла на фабрику, так и не выходила никуда.

Баваров не ожидал такого оборота: привез пропажу, а ее брать не хотят!

— А в ГУМе не были?

— Я в нем, пожалуй, с полгода уже не была.

Почерк Тани, как оказалось, не имел сходства с почерком на неотправленном конверте. Да и писать в Голландию ей было некому.

Дело запутывалось. Одно было ясно — Таня Скобченко не имеет к письму никакого отношения.

Проверка в Центральном адресном бюро не внесла никакой ясности. Во всей Москве была лишь одна Таня Скобченко.

Подождали еще день. Запросили все отделения милиции. Однако потерпевшая не давала о себе знать. Тогда проверили по больницам и моргам — не попала ли в какие-либо дорожные происшествия хозяйка сумочки — женщина в черной каракулевой шубке. Снова безрезультатно. Оставалось заподозрить, что она по каким-то причинам не хочет разыскивать пропавшую сумочку и находившуюся в ней крупную сумму денег.

…Оперативный работник Комитета государственной безопасности выслушал Баварова, осмотрел содержимое сумочки и попросил никаких самостоятельных мероприятий по розыску пока не проводить, а в случае появления хозяйки немедленно поставить его в известность. Прокурор дал санкцию на вскрытие письма. Изучение его содержания ясности не прибавило. Письмо было написано по-немецки, размашистым почерком, с большими интервалами между строчками. Татьяна писала какому-то Яну о молодежном фестивале в Москве, но, кроме упоминания двух немецких имен, — ничего конкретного о таком замечательном и интересном событии. Какое-то нескладное, надуманное письмо. Оно лишь усилило подозрения чекистов. Попробовали уловить подстрочный смысл — безуспешно. Тогда решили проверить письмо на возможное наличие тайнописи. После специальной обработки бумаги поперек строчек письма вначале слабо, а затем явственно проступили группы цифр.

Теперь стало понятно, почему хозяйка похищенной в ГУМе сумочки предпочла поступиться немалой суммой денег, лишь бы уйти.

Но как теперь разыскать «потерпевшую»? Кто она? Зацепиться не за что. Баваров и Кадет запомнили лишь каракулевый жакет. Других примет в их памяти не запечатлелось.

Чекисты вновь и вновь исследовали конверт, каждую строчку письма, каждую денежную купюру в надежде найти какую-нибудь зацепку. Все безуспешно. Оставалась последняя нить: адрес на телеграфной квитанции.

Работники государственной безопасности написали своим коллегам в ГДР подробное письмо, в котором изложили существо дела и попросили разыскать в Нордхаузене получателя телеграммы Шмельцера и выяснить, с кем из советских граждан или лиц, временно проживающих в Советском Союзе, он имеет переписку.

Немецкие друзья энергично взялись за розыски. Соблюдая секретность поиска, они в короткий срок выявили в Нордхаузене и окрестностях несколько десятков Шмельцеров, в их числе и Генриха Шмельцера, который поддерживал переписку (правда, крайне редкую) со своей внучатой племянницей Мюллер Инге, проживающей в Москве. Однако точного места службы и московского адреса ее он не знал и переписку вел на Московский почтамт до востребования.