Сергей Костин - Страстная неделя

Это он женщинам, они на террасе кафе завтракали. Кафе аж в шесть тридцать открылось.

А мы с Осборном стояли на кухне. Нам тоже дали жилеты — неожиданно тяжелые. Осборн вытащил свою пятнадцатизарядную «Беретту», а мне выдал пристегнутый к лодыжке запасной «Глок-33». Небольшой такой, удобно вписывающийся в ладонь.

«Это же вряд ли сотрудники Конторы, — уговаривал себя я. — Мне же Эсквайр тогда написал, что на кладбище наши не работали. Да и не станут в Лесу рисковать своими людьми в таком деле — в случае провала неприятностей ведь не оберешься. Наняли — или это Крот нанял, вообще помимо Конторы — сорвиголов, профессионалов для которых правого дела нет. Они в меня будут стрелять, а я в них. И все дела».

— Открыли дверь, входят в подъезд, — продолжал комментировать голос. — Вышли из моего поля зрения.

Осборн передернул затвор, и я последовал его примеру.

— Это двенадцатый, вижу их, — произнес другой голос. Это снайпер с крыши. — Промелькнули в окне лестничной клетки между первым и вторым этажами. И вот еще между вторым и третьим. Сейчас будут перед вашей дверью.

— Девятая и десятая, блокируйте выход, — вполголоса приказал Осборн. — Седьмой и восьмой, врывайтесь за ними, как только они откроют дверь. Остальным стрелять только сбоку.

Седьмой и восьмой прятались на площадке между третьим и четвертым этажами. Как им удалось неслышно подкраться, непонятно, но они просто втолкнули киллеров своими телами, лишь только замок поддался.

Возможно, и получилось бы обойтись без стрельбы. Парня — он вошел вторым — тут же повалили на пол и приставили к затылку пистолет. Но девушка успела дойти до двери в гостиную, которая оставалась открытой. Она мигом прошмыгнула в нее и начала стрелять из пистолета с глушителем. Несколько выстрелов в диван: он стоял не у самой стены — за ним могли прятаться. Потом дважды в закрытый старинный комод. Детина этот вариант продумал — в первой комнате не было никого.

— Замри! — крикнул он из спальни, дверь в которую тоже была открыта. — Бросай оружие!

Однако девушка укрылась за дверной косяк, ожидая движения в спальне. Один из спецназовцев, вломившихся вместе с киллерами, перебрался через лежавшего парня и теперь оказался за ее спиной.

— Бросай пушку! — крикнул он.

Девушка резко обернулась, но выстрелить не успела. Пуля попала ей в глаз, и она по стене съехала на пол. Ее напарника с уже застегнутыми за спиной наручниками втолкнули в гостиную. Вся операция заняла пару минут. С нашей стороны — один выстрел, с той стороны — один труп.

Киллера усадили на стул. Осборн схватил его за шкирку и приставил к виску пистолет.

— Где третий? — спросил он. — Ну?

Момент истины? Хм. Киллер сглотнул слюну. Это был не тот парень, с проступающей жилой — тело не уговоришь, в такие минуты пульс зашкаливает. А этот смотрел своими холодными серыми глазами и только снова судорожно сглотнул.

— Я спрашиваю, где еще один? — повторил Осборн.

— Ай донт спик инглиш, — спокойно сказал парень.

— Дайте я попробую, — вызвался я и произнес на ломаном русском: — Где у вас есть третий человек?

— Ай донт спик рашен, — ответил парень и вытянул ноги, чтобы было удобнее сидеть.

— Ничего, поработаем с ним, — уверенно сказал Осборн и продолжил для своей группы: — Все молодцы. Забрать задержанного и труп. Остальные ищут, на чем они приехали. Это может быть мотоцикл, но скорее всего машина, если заложницу хотели увести. Прочесать весь район, никто не уходит, пока не найдем.

Все вокруг суетились, а я смотрел на убитую девушку. Тониного возраста, лет двадцать шесть — двадцать семь. Тонкие губы, острый нос, сейчас еще больше заострится. Целый глаз устремлен в пустоту. Хладнокровная убийца, басшабашная, напористая. Ей себя было не жалко. Но кому-то же дочь, кому-то сестра, кому-то, наверное, и любимая. Наверное, будет кому заплакать, когда ее в землю опускать станут.

Я вспомнил вдруг Антония Сурожского, того самого русского митрополита, лежащего на Бромптонском кладбище. Я читал его книги — ему многое было открыто. И если следовать отцу Антонию, душа этой девушки сейчас в ужасе. В ужасе от всего, что она совершила. В этой жизни она себя как-то уговаривала, находила оправдание тому, чем занималась. Но вот дела ее предстали перед нею в истинном свете, и она содрогнулась. Однако еще страшнее то, что исправить что-либо уже невозможно. А впереди вечность.

Я снял жилет и накинул на плечо рюкзак.

— Пойду. День в разгаре, а еще столько всего не сделано, — сказал я Осборну, возвращая ему пистолет.

— Конечно. Спасибо, Гусман. И маску заодно снимете, лицо ведь под ней устает, наверное.

Заметил, собака. Глаз лукавый, губа искривлена — видимо, так он выражает иронию. Я не отреагировал.

— Вам спасибо. Увидимся еще.

Я вышел на улицу. Киллера заталкивали в подъехавший микроавтобус. Уже немолодой дворник-араб, метущий зеленой метлой канавку вдоль тротуара, удивленно наблюдал за картиной.

— Амит, как ты там? — спросил я.

— Это Шанкар, доброе утро. Как вы? Я же все слышал.

— Я в норме. А ты все слышал и все тут же забыл, да ведь?

— Вспомню потом, когда прочту ваши мемуары.

— Ты молодчина.

— Да, Пол, девушке звонили на мобильный. Я не стал вас подключать, счел, что не вовремя было бы. Они по-русски говорили. Куда вам послать аудиофайл?

— Никуда, я сейчас сам спрошу.

Звонить через Шанкара я не стал — мы же в городе. Зашел в ближайшую красную будку и набрал Тоню.

— Ты не спишь?

— Нет, мы только доехали. Папа звонил.

— Я знаю. Что сказал?

— Сказал, что у него есть ампула с цианистым калием. Я зря уехала.

— Ты не поняла, где он?

— Он не сказал толком. Там поток сознания. А что у тебя?

— Мы только что взяли двух киллеров. Остался один. Ну, надеюсь, что так.

— Ты цел?

— Конечно, цел. — Я усмехнулся. — «Мы взяли»… Я-то на кухне сидел, кофе пил.

— Как бы все это сообщить папе? Я боюсь за него.

Еще бы! Он и к англичанам все еще способен метнуться, и киллер за ним охотится, и теперь ко всему прочему сам на себя руки наложить может.

— Постарайся вспомнить все, что он сказал. Весь поток сознания. Это важно.

— М-м. Я спросила, в надежном ли он месте. Папа сказал, что в Лондоне надежного места нет, но что он такое знает. Тем более… Сейчас, вспомню точнее. Тем более что он туда наверное уже никогда не попадет, а жалеть об этом будет всю жизнь. Если от его жизни еще что-то осталось. Вот. Это практически слово в слово.

— Хм. Не очень информативно.

— Ну, прости, пожалуйста.

Мужской голос раздался фоном. Питер спрашивает, с кем это Тоня разговаривает. Беспокойный у него голос, настойчивый.

— Ревнует? — спросил я.

— Что-то чувствует. Мы естественно говорили в дороге. Но он не связывает это с тобой — с тем человеком, который меня привез ночью.