Андрей Левин - Тайна «Запретного города»

— Ну, хорошо, дочка. Только не надо сердиться. Иди оденься понарядней и накрывай на стол на пятерых.

— А кто пятый? — недовольно спросила Лан.

— Твой отец.

Лан резко повернулась к матери.

— Зачем ты его пригласила? — сухо спросила она.

— Но, дочка… — смущенно ответила Франсуаза, — он оказался в Сайгоне, позвонил… Мне было неудобно не пригласить его. Он не видел тебя лет восемь. Ему интересно…

Губы Лан задрожали, на глазах показались слезы. Франсуаза проворно подбежала к дочери, обняла ее за плечи:

— Что с тобой, дочка? Ну не надо, не плачь. Ну что я особенного сделала? Я думала, ты будешь рада. Ведь он все-таки отец тебе. Я… я не понимаю…

— Ему интересно! А ты подумала — будет ли интересно мне? — сквозь слезы быстро заговорила Лан. — Зачем, зачем ты его пригласила? Я не хочу его видеть! Никакой он мне не отец! У меня нет отца! Понимаешь? Нет! Мало мне того, что меня в школе дразнили бледным недоноском? Мало мне того, что у меня не такие, как у всех, черты лица? Почему я должна видеть у себя дома человека, который искалечил мне всю жизнь? Да еще любезничать с ним! Я не хочу! Не хочу!

— Бог с тобой, дочка, — принялась увещевать ее Франсуаза. — Что ты такое говоришь? Разве зазорно быть дочерью американца? Вовсе нет. Наоборот, это даже приятно. Они ведь наши друзья. Так получилось, что мы не поженились… Но что поделаешь? Эдвард — прекрасный человек. Ты увидишь.

— Оставь меня! — Лан сбросила со своих плеч руки матери. — Оставь меня в покое! Все, что ты могла сделать для меня, ты уже сделала… с этим американцем! Все они мерзавцы! Мерзавцы! Пусть они все убираются отсюда! И твой Уоррел тоже! Слышишь? Пусть убирается! Или я уйду из дому! Сегодня же! Сейчас же!

Лан бросилась к себе в спальню, заперла дверь на ключ и упала, рыдая, на кровать.

— Доченька, доченька, открой, — всхлипывала по ту сторону двери Франсуаза. — Лан, выслушай меня. Так нельзя, Лан. Так нельзя, Лан, ну пожалуйста, открой. Ты слышишь меня?

Лан плакала, уткнувшись в подушку, и не отвечала на призывы матери. Франсуаза еще немного постояла под дверью, умоляя Лан впустить ее, потом ушла.

Постепенно Лан успокоилась. Она перевернулась на спину и лежала, глядя в потолок заплаканными глазами. Ну почему, почему ей так не везет в жизни? Соседи считают ее мать легкомысленной женщиной, потому что у нее невьетнамское имя и потому что ее дочь — только наполовину вьетнамка. И Лан, насколько она себя помнит, всегда была вынуждена выслушивать обидные и грязные намеки. В детстве ей не давали проходу. Ее мать называли шлюхой, а ее саму — казарменной дочкой, проклятой американкой и еще бог знает какими обидными именами. Не проходило дня, чтобы кто-нибудь из соседских ребятишек не оттаскал ее за волосы, приговаривая, что вьетнамка не может быть светлой и что ее нужно обрить наголо.

Немного повзрослев, Лан начала красить волосы в черный цвет, чтобы хоть как-то быть похожей на своих соотечественников. Когда она начала учиться в институте, ей в глаза никто ничего не говорил. Но за своей спиной она слышала ехидный, язвительный шепоток, чувствовала неприязненные взгляды окружающих.

Бедная мама! Конечно же она ни в чем не виновата. Ей было тогда только восемнадцать лет. Могла ли устоять она, молоденькая танцовщица из варьете, перед Уоррелом? А он, наверное, умел обхаживать хорошеньких девушек. Что ж теперь сделаешь, если так получилось? Мама — добрая, хорошая женщина. Но она ничего, совершенно ничего не понимает. Живет легко и беззаботно. Торгует себе женским бельем и думает, что счастлива.

Лан спустилась в кухню.

— Ма, прости меня, я не хотела тебя обидеть, — она подошла к матери и потерлась щекой о ее плечо.

Франсуаза всхлипнула. Отставив в сторону тарелку, она взяла обеими руками голову Лан, прижала к себе:

— Ты думаешь, мне легко? Все эти годы без мужа. Разве я виновата в том, что поверила ему? Хорошо — у тебя такой характер. Ты можешь постоять за себя. А у меня… Мне бы повесить трубку, когда он позвонил. А я вспомнила молодость. Тогда было хорошо. Но этого уже не вернешь. И я ни о чем не жалею. Потому что у меня есть ты. А ты… так меня обидела сегодня.

— Ну не надо, ма. Не надо так говорить, — жалобно попросила Лан. — А то я опять разревусь. Прости меня, ладно?

Франсуаза смахнула со щеки слезу и кивнула:

— Ну, иди приведи себя в порядок. Вот-вот придут гости, а ты еще не одета.

Лан чмокнула мать в щеку и побежала наверх.

На улице хлопнула дверца автомашины. «Уоррел, — досадливо поморщилась Лан. — Уж лучше бы Виен с отцом пришли первыми. О чем я буду говорить с этим американцем?»

Она бросила сердитый взгляд на дверь спальни, за которой переодевалась мать, и пошла вниз.

Лан угадала. Раздался стук в дверь, и на пороге появился Уоррел с огромной охапкой розовых лотосов.

Выглядел он эффектно. Поджарый, элегантный, в белом костюме. Даже симпатичный — с седеющими висками, смеющимся взглядом, мягкой линией рта и приятной улыбкой. Истинный американец с рекламных проспектов о стране, где «каждый может стать миллионером».

— Черт побери! — густым баритоном воскликнул Уоррел. — Неужели это Лан? Тебе не говорили, что ты дьявольски красива? Подумать только, что это моя дочь! Ну, здравствуй. Боже, как ты похорошела! Я же в последний раз видел тебя этаким неказистым волчонком, да к тому же еще и сердитым. Ну, дай я тебя поцелую!

— Здравствуйте, господин Уоррел, — тихо ответила Лан, отступив на шаг. — Вы знаете, мой характер с тех пор совсем не изменился.

— Что я ценю в людях — так это искренность, — засмеялся Уоррел. — Но от цветов, я полагаю, ты не откажешься?

Он отделил от букета половину лотосов и вручил их Лан.

— Благодарю вас, — ответила девушка.

— А где мама? — спросил Уоррел.

— Я здесь, Эд!

По лестнице торопливо спускалась Франсуаза в гладком темно-зеленом аозай.

— Вы не представляете, дорогой Эд, как я рада вас видеть! — воскликнула она, устремляясь навстречу Уоррелу.

— Добрый вечер, Франсуаза, — Уоррел элегантно поклонился и поцеловал ей руку. — Вы, как всегда, очаровательны.

— Что вы, что вы, Эд! — замахала руками Франсуаза и кокетливо добавила: — Годы летят так быстро.

Уоррел протянул Франсуазе оставшиеся цветы.

— Ах, какие замечательные цветы! — защебетала Франсуаза. — Я никогда не видела таких крупных лотосов. Лан, приглашай Эд… папу наверх, а я поставлю цветы в воду.

— Прошу вас, господин Уоррел, — Лан сделала приглашающий жест рукой, отступив на шаг.

— Ты называешь Эда господином Уоррелом? — Франсуаза обернулась и удивленно подняла брови. — Но это же твой отец!

— Я, конечно, польщена таким родством, — ответила Лан. — Но не знаю, на каком языке называть господина Уоррела папой. На своем? Это будет звучать странно для него. А по-английски — для меня теряется весь смысл этого слова.