Богомил Райнов - Агент, бывший в употреблении

Погружение, однако, не фатальное. Но до того, как наступило воскрешение, прошло, вероятно, довольно много времени. Вокруг темно и пахнет керосином. Кроме того, эти типы, как видно, не в ладах с техническим прогрессом, поскольку ощущается отсутствие парового отопления. Выясняю, что «эти типы» — пассажиры двух старых колымаг и сидят они вокруг ящика в другом углу сарая. Я привязан к спинке венского стула, из тех, с плетеными сиденьями, которые были в моде еще до Балканской войны. Мои руки опущены между ног и скованы наручниками. О состоянии моей головы нечего и говорить.

Восседающих вокруг ящика трое: орангутанг и еще два негодяя, никак не блещущих физическими данными. Освещает их керосиновая лампа, свисающая с одной из балок потолочного перекрытия. В маленьком окошке нет ничего, кроме мрака. Единственные признаки ночной жизни — меланхолические гудки электровозов. Мы явно не на Кертнерштрассе.

— Вроде очухался, — произносит орангутанг, заметив мои шевеления.

— Дадим ему минут пять, чтобы пришел в себя, — бормочет один из шутников, которого называют Стефаном.

В дальнейшем разговоре они часто предостерегают один другого от того, чтобы обращаться друг к другу по именам, однако джин, который они потребляют, по-видимому, придерживается иного мнения. Языки их все больше и больше развязываются, и это позволяет мне выяснить не только их имена, но некоторые другие подробности. Причина, конечно, не в качестве спиртного, а в его количестве. За отсутствием рюмок шутники пьют прямо из бутылок, причем каждый из своей.

Выясняется, что человекоподобную обезьяну зовут Мартин. Мозг компании — Вольф. А шутник, получивший от меня удар дверцей, — Стефан. Все трое болгары, но считают себя австрийцами, поскольку являются потомками в третьем поколении переселившихся сюда некогда болгар-земледельцев.

— Предлагаю приступить к работе до того, как мы налакаемся, — возвещает в какой-то момент Вольф.

«Работа» — это допрос, которому меня следует подвергнуть. Все трое подтаскивают ближе ко мне табуретки. Лампу перевешивают так, чтобы ее свет бил мне в глаза.

— Говори правду, — приказывает Вольф, который у них, очевидно, за главного, — и если все будет в ажуре, то, может, мы тебя и отпустим. Ты нам ни к чему.

— Скажу все, что знаю, — обещаю. — Мы же свои.

— Никакие мы не свои.

— Я хочу сказать, что мы одного поля ягоды. Нас нет в списке миллионеров.

— Хватит трепать языком, — вопит примат. Вскорости я убеждаюсь, что это единственная фраза, которой он обучен.

— Кем ты работаешь у Табака? — спрашивает Вольф.

— Телохранителем.

— Сейчас умру со смеху! Ты слышишь, Стефан? Дедулька — телохранитель!

— Ну, или скорее его секретарь.

— Я сказал: говори правду! Секретарь или телохранитель?

— Вроде и тот, и другой. Ради экономии баксов.

— А где у него баксы?

— Известно где, в банках.

— В каких банках?

— «Фольксбанк», «Австриябанк», «Комерцбанк»…

— А деньги получаешь ты?

— Как это я? Он сам получает.

— Тогда на кой черт ты ему нужен?

— Ну, посылает меня туда-сюда. Собаку его выгуливаю.

— Собака злая?

— Да нет! Ни на что не годная. Только жрет да спит все время.

— А эти придурки, его телохранители?

— Они не телохранители. Телохранитель я.

— Сдохнуть можно! А где у него в доме деньги?

— По ящикам лежат.

— Я не о ящиках спрашиваю. Я спрашиваю о сейфе. О вмурованном в стену, с шифром.

— Вроде есть такой. За картиной.

— За какой картиной?

— За старинной. На ней какая-то баба, похоже графиня. Может, его мать.

— Стефан, ты слышишь, что он несет? Оказывается, мать этого типа — графиня. С этим телохранителем со смеху умрешь.

Допрос продолжается в том же духе и вертится вокруг одной темы.

— А какой выкуп, по-твоему, отвалит Табак?

— Выкуп за что?

— За тебя.

— Теперь я с тобой сдохну со смеху, — не удерживаюсь от колкости.

— Повежливей!

— Да вы не представляете себе, какой он жмот, этот Табак! Да он не то что за меня — за родную мать выкупа не заплатит!

— Этот урод не соображает, что сейчас подписал себе смертный приговор, — вступает в разговор Стефан. — Раз он ни на что не годен, его надо убрать.

— Дело ваше. Вы хотели, чтобы я говорил правду — я сказал правду.

— Надо подумать, — бормочет Вольф. Расстроенный моим ответом относительно выкупа, он начинает впадать в дрему.

— Чего тут думать, — возражает Стефан. — Вкалываем ему смертельную дозу и бросаем в товарный вагон с конечной станцией «Рай».

— Надо подумать, — повторяет главарь. — Сейчас я хочу спать. Мы с Мартином уходим, а ты остаешься. И смотри в оба. Он вроде и старый пень, а поди вон спроси у Мартина, как у него обстоят дела с яйцами.

— Хватит вам языком трепать! — рявкает человеко-подобная обезьяна.

Они уходят. Стефан перемещается к ящику и бутылке с джином.

— Успокойся, — говорит он, отпивая очередной глоток, — насчет товарного вагона я пошутил. Но как знать, может, завтра эта шутка станет правдой. Если мы не сможем сбагрить тебя Табаку — на что ты нам?

Он снова отпивает и продолжает что-то бормотать, обращаясь уже не ко мне, а, вероятно, к своему воображаемому двойнику. Потом встает, делает несколько нетвердых шагов к кушетке у стены и падает на нее.

Ему-то хорошо. А вот что делать мне? Понятно, что надо освободиться. Но как? В фильмах это проделывают очень просто, но я сейчас не на съемочной площадке. Однако я привязан к спинке легкого стула, и притом не очень туго. Это оттого, что они больше надеются на наручники. И вполне обоснованно: попробуй освободись от веревки, если руки скованы.

Мой охранник похрапывает на кушетке, преобразуя, наверное, выпитый джин в скабрезные сновидения, потому что время от времени он издает слабые сладострастные стоны. Отчего бы не попытать счастья? Только тихо! И без неверных шагов! Привстаю и отрываю в границах возможного стул от заднего места, сдвигая его вправо. Теперь уже легче сделать необходимое количество шагов, чтобы приблизиться к спящему.

Говорят ведь, что наручники следует надевать на руки за спиной, но никто не слушает. Пользуясь этой оплошностью, поднимаю свои верхние конечности и всем весом своего тела обрушиваю их на голову спящего субъекта. После чего вскакиваю на него, стараясь одной из ножек стула угодить ему в живот. Найти ключ от наручников, освободиться от веревочных пут и от стула — все это проделываю автоматически.

Потерпевший продолжает пребывать в нокауте. Остается выяснить вопрос о его личности. Говорят ведь: не держать при себе никаких документов, удостоверяющих личность, но и тут никто слушает. Скрыть особой приметы ему, конечно, не по силам, поскольку это — его тупая башка, но держать в кармане водительские права явно не стоило.