Федор Ерист - Непроходные пешки

Спасибо! Товарищ полковник! И от себя и от семей и от личного состава!

Настал таки звездный час: …и пока не законспектирую все труды, руку Вам, товарищ полковник, пожать не могу — не достоин!!

(Коля умер).

Эмоции иссякли могучим выбросом и расходились молча.

Только Ситников, растеряв иллюзии и пребывая под впечатлением, напевал Интернационал!

На какое — то время Родион отвлекся и не очень ждал продолжения: боялся сглазить. Однако НачПо унижения партии в своем лице, забывать не собирался и решил, балда, мстить: Крайний Север, на необъятных просторах трех округов охватила компания по сбору макулатуры в варианте выполнения задания партии, как всегда любой ценой. Те счастливые времена летописцы именовали «ленинской лихорадкой»: большие и малые комиссары и коммисарики сбирали труды Вождя. Везде, всюду и постоянно. Наступило необозримое счастье, перестройка получила материальное подтверждение своего существования и осуществления: политрабочие впервые были заняты! Делом!! Каким ни каким…

Был зарегистрирован ряд чудовищных происшествий — перенос и срывы партийных собраний, причем без последствий!!!

На Певек устремились грузовые борта, в количестве двух (Родион пытался утверждать, что семь). Вертолеты везли знание. Великое. Людям. Инструктивный материал, как совершать преступления, оцениваемые статистикой.

Но погоды в районе отметки 1050 м не было, как не было ее никогда, когда пути циклонов вступали в противоречие с планами командира «Мачты» и это единственный прецедент в мировой метеопрактике, когда прогноз погоды был исчерпывающе точен — «погоды не будет. Пока не скажу».

Борты мирно принимались в Певеке, драгоценный груз знаний транспортировался на перевалбазу части, где сваливался в художественном беспорядке. Начальник перевалбазу, прапорщик Гончаренко не мог согласиться, что на берегу Чукотского моря валяются идеологические ценности в громадном объеме. Как они (ценности) выглядят, прапорщик знал лучше ленинского центрального комитета и это недвусмысленно подтверждалось толщиной сберкнижки.

Операция «Ленин с нами» вступила в стадию реализации: приближалась весенняя проверка, степень угрозы выплаты неустойки Ситникову нарастала — Валуа не собирался на материк и не менялась, мать ее, политика партии. Пришлось нарушить чистоту эксперимента: верный Карабеков был послан на почту, где выкрал перьевую ручку с пером N12 и чернильницу. Настало время приобщить нац. меньшинства к тайнописи и истории ВОСР.

Нац. меньшинство олицетворял ефрейтор Карабеков — кратко поведав своему верному драбанту и по совместительству водителю, жил такой мужик, не пугайся он в Узбекистане не был, звали его Вова, когда он был маленький у него были кудри и валенки! Да! Фамилия — Ленин. Слыхал?

Карабеков отчетливо знал про валенки все. Две пары у него лежали в КУНГе командирской машины, а Ленин, дык его портрет в ленинской комнате… Знаем, как же!

Понял? Продолжим!

А с ним, далеко от Ахангарана, жил другой мужик его звали Лев, Лева…

Понял!

Так вот, Карабеков, Володя Леву не любил и называл его, втихаря, проституткой.

Ты знаешь кто это?

Карабеков знал — командир иногда при нем называл замполита проституткой, а другой раз, когда они возврашались в часть и Карабеков, до ужаса любя или любя до ужаса, своего грозного шефа, задавал своевременный вопрос: товарища командыр! Где ми били? (политрук завербовал Карабеков и втихаря, по давней комиссарской привычке, собирал компромат).

На что следовало: доложишь этой бляди … И перечислялись варианты.

Итоги обучения принесли свои плоды: Ахмет начал подозревать, проститутка — это примерно тоже, что и билядь. Но чем — то неуловимо отличаются. Установить истину ефрейтор не решался, но и обучение продолжалась. Благоприобретенный разум потомственного чайханщика не позволял задать уточняющий вопрос политруку: кто он больше — проститутка или просто билядь?

Карабеков был уверен в перманентной правоте своего командира и мечтал сублимировать эту уверенность в ношенные собачьи унты. И видел себя в их великолепии у входа в папину чайхану. Они ему были твердо обещаны, если он не сумеет спалить машину, т. к. одна попытка не удалась.

Ахмет любил свою кормилицу. И поэтому она как — то взяла и загорелась. От бензина. Которым упорный узбек ее мыл.

В итоге он едва не расстался с мечтой, но был помилован, учитывая чистосердечное, искреннее и продолжительное раскаяние, твердую уверенность командира — и это лучший, вылизывая командирское авто, из которой слили не только бензин, но и от греха, масло.

На этом теоретическая часть исчерпала себя, Родион побаивался перегружать Карабекова схоластикой, справедливо опасаясь проверки теории практикой, пытливым сыном узбекского народа.

Приступили к поверке глубины усвоения полученных знаний по истории взаимоотношений вождей ВОСР, для чего Родион писал буквы на бумажке, а Ахмет, сопя, переносил видимое на разворот тома владельца валенок, кудрей и картавости.

Карабеков старался и через десять минут получил возможность отереть пот и испытать чувство выполненного долга. Вот текст:

«ДА ЗДРАВСТВУЕТ ТОВАРИШ ТРОЦКИЙ! ГОРДЫЙ СОКОЛ МИРАВОЙ РЕВАЛЮЦИИ!!!»

Мягкий знак пропустил Карабеков, отстаивая суверенное право природного узбека, трактовать русские тексты.

Букву «А» вставил Родион — так он решил приблизиться к менталитету пролетарьята и романтике ВОСР.

Будушее казалось безоблачным — осталось доложить: обнаружен текст ужасного содержания.

Что прикажут делать, то и исполним. Впрочем продолжение очевидно и не заставило себя ждать: скоренько приказали — тираж под нож, что и требовалось от стада политрабочих!

Кроме всего прочего Родион имел на руках, слезную просьбу Аарона Моисеевича Цубербиллера, зав базой КультТорга города Певек, помочь с макулатурой. У Аарона был план, но не было макулатуры и он не ладил с первым секретарем райкома. Жестоким и неприятным человеком. За макулатуру была обещана роскошная расплата — блатная покупка литературы по выбору.

Что бы стимулировать Красную Армию зав. базой назвал цифру обмена: два кг к одному тому. Упустив важное ограничение, но не более…

Вот эту недоговорку и осталось реализовать… т. к. условия Крайнего Севера не знают сложных толкований процессов.

Осторожный толчок в бок прервал счастливую дремоту — пора, однако…

Группа выстроилась в неровную шеренгу, отрешаясь от мирного прошлого… Те кто встал в этот строй тем самым перешли в иное измерение человеческих ценностей. Теперь для них не существовали деньги, семейные радости, любовь — морковь… Для этих мужчин остались долги! Перед Родиной: этой маленькой и той побольше; перед приказом; они должны командиру, правда и он кредитуется от них; их главный долг — друг перед другом. Эти тяжкие обязательства оплачиваются только действием. Слова обесцениваются и остается один вариант оплаты: я готов сделать это дело и я сделаю. Романтика высоких слов осталась там, в точке возврата. Каждый из стоящих в шеренге испытывал чувство раздвоения сознания, разумная часть в левом полушарии задавало недоуменные вопросы: ты чекнулся, а если…, а помнишь пустые могилы группы Батек..?