Федор Ерист - Непроходные пешки

Стоп! Дай ка сюда мобильник! Вот теперь я ушел… Смотри гангстер?! Выдеру без поправок на мой возраст, не балуй!

И ушел! Учитель — бросил, т. с! И слава Богу!

Э — хе — хе, жисть моя поломатая! Вся его, Бецкого, жизнь — каждодневный подвиг ради Величия Родины! Спрашивается, где благодарность? В этой фолианте грамм двести не секретной информации. И все надо знать на память. Раз в семь больше — секретной и тоже на память. Сов. секретной грамм на триста, но ту информашку, как еврей молитву… Интересно великий Фима, который Гершевич и Масти притом, хучь одну знает? Или только неподражаемо материться …?

Вес «Разведывательной сводки Генерального Штаба Вооруженных Сил Российской Федерации» отчасти отражал эффективность работы всей службы. Полный ее вес, в старые добрые времена мог достигать килограмма и больше.

Бецкой вовсе не собирался сидеть сиднем на оперативной квартире, в Москве и ближнем Подмосковье за годы, у него поднакопилось дел, другого времени у него не будет — это к бабке не ходи. Значит, что мы имеем: Дед категорически запретил приглашать на хату дружков — это раз. Анонимность оперативной квартиры — дело святое. Понятно, тут ни влево ни вправо. В 79 выгорел подъезд типового дома на окраине Москвы, с жертвами… Нормальный пожар! Вот только среди покойников преобладали офицеры ПГУ КГБ и почему? Рыбная мафия что ли?!

Тема закрыта, все ладно — он и не собирался, хотя повидать ребят, конечно хочется.

К соседкам не приставать… Тоже не проблема, хотя здоровые инстинкты напоминают о себе довольно настойчиво. Но приказ… Это два!

Три: дед разрешил выйти ненадолго. Что это значит — это значит: «если нельзя, но очень хочется, то можно!» Ненадолго, Устав таких формулировок не знает. Отлично!

Четыре: опять же, не приставать к соседкам! Слушаюсь! А к соседям? Никаких ограничений — ура!

Нет сомнений — за ним смотрят. Значит этих ребят надо выявить — это путь к свободе. Вперед!!

Осматриваем квартиру, обязательно найдем полезную штуку. Монте — Кристо путь к свободе начал, кажется с миски. Осмотр проводится сверху вниз и слева на право.

Через пятнадцать минут, Бецкой сформулировал свое отношение к тем кто готовил квартиру: крохоборы хреновы. Что ему теперь постельное белье на полосы распускать? Седьмой этаж, а я к десанту никаким боком. Что можно сделать из кастрюли и пирогов Натальи Васильевны? Начинить стрихнином и накормить наружку?

Потом он по десятку минут торчал у каждого из четырех окон и получил неплохой результат: наружка засела в машине, как положено наблюдателей не меньше двух? Двое и было. Машину поставили удачно: скрытно и перекрывали наблюдением выход из подъезда, но если расплющить нос о стекло кухонного окна, то машину можно разглядеть. Серьезный прокол.

Нужны союзники, как их найти если не выносишь мусор? Подтянув штаны Бецкой отправился на разведку. Напихав в ведро газет приготовленных для него — пустое ведро недобрая примета и для того кто им владеет.

Ждать пришлось долго, но и граф мотал на зоне двадцать с чем — то, сначала последовательно две бабульки, одна этажом выше, другая на два ниже. Его не заметили. Потом мальчишка, видимо прогулял школу, из его квартиры слышны были вопли воспитательного содержания. Потом кто — то, на нижних этажах, пришлось проигнорировать. Время подошло к обеду и дело пошло веселей: открывались и закрывались двери, гремел мусоропровод, а нужного контакта не было… Но разведчик рук не опускал, только в тринадцать десять клюнуло: мужик, длинный, худой, вида компанейского, у него можно разжиться сочувствием и превратить его в соучастника: слышь сосед!

Че?

Время есть?

А ты чей?

Сто вторая, уже неделя, как живу.

Прим.: Ох! Знаю этот домик и квартирку на седьмом этаже.

Ты по ремонту или мебель таскать?

Почти. У тебя закусить есть чего?

Спросил! Заходи в девяносто восьмую. Я один, баба на работе.

Ага, я счас (процесс пошел).

Зашли, присели, соучастник оглядел его: так че? Время есть. Что помочь?

Родион давно взял в привычку иметь в заначке бутыльмент, обязательно с винтовой пробкой, на случай дробления гонорара. Такая похвальная запасливость, выручала его многократно.

Замысел был такой: Выйти из дома, прикрываясь мужиком, найти точку, переодеться и свалить.

Сраслось. Выпили по первой и Родион обозначил серьезность намерений: все равно бежать, давай, корешь, сразу. Бабки у меня есть. Одевайся, я счас.

Броском в квартиру, кстати, вовсе не сто вторую. Сцапал набитый шмотками пакет: куртка, шапка, туфли, брюки и назад.

Сосед расслабленный перспективой здоровой выпивки одолжил ему потрепанные кроссовки, куртешку и шапочку. Вот и славно.

Вышли под руку — скользко. Прикрываясь мужиком проскочил. Дальше проще: перед лавкой сунул мужику деньги и подтолкнул его ко входу. Сосед горевать будет недолго — у него водка не прокиснет. И шуметь не будет.

Найти подъезд и переодеться — минута. Дверь на свободу открылась в тринадцать сорок. Но как — то легко получилось и натужно, не красиво.

Поймать тачку, еще минута — вся Москва таксует.

Дружище, до Троицка, три сотни, ладно четыре! На заднее сиденье и вперед!

Троицк, Троицк. Люся, Люся. Девчонка малого росточка, глаза голубые, грудной голос, как серебрянный колокольчик. Стальная воля. Нежная и удивительная. Память о ней многие годы, со школьных времен, всегда с ним. Боль его и любовь. К ней ехал полковник. Вернее не к ней, девочка давно уже взрослая женщина, дочка, два брака. Так приехать, побродить. Она его не узнает, если нос к носу. Другие интересы, чужая жизнь… Ничего нельзя изменить, исправить, вернуть, как после выстрела: снаряд ушел из ствола и живет своей, короткой жизнью. Ошибка в подготовке данных… Судьба. Воля Божья.

Кто знает, что замышляет Дед, но этот день его. Может быть удастся ее увидеть: можно подойти и о чем — нибудь спросить. Она что — нибудь ответит…

Раз в два — три года Родион злоупотреблял служебным положением: договаривался со связистами и «вставал в параллель» — слушал ее голос по телефону. Такую роскошь ценил дорого и ребята с «Рубина» за такой пустяк брались охотно. А однажды, отчаянный смельчак, позвонил ей, представился кем — то и поговорил. Люся, что — то заподозрила и напряглась, пришлось свернуть разговор, открыться не решился. Он много, что повидал и что — то сделал. Напугать его трудно, но любая мысль о дорогой ему женщине лишала его воли, позвонить и просто сказать: здравствуй Елка! Никак, невозможно. Влезать в ее судьбу грязными ногами, помешать спокойному течению ее жизни. Родион знал за собой паскудную способность: попадая в зависимость от кого — то, он мог повести себя, как слон в посудной лавке и упорствовал в своей глупости. Его мудрый дядюшка, квалифицировал эту черту характера, как здоровое наследственное упрямство. Хлопал его по плечу и утешал — в аттестации тебе напишут: настойчив в достижении цели. Вот он настойчиво нарезает круги вокруг Елки, уже десятилетиями. А чуда все нет.