Андрей Гуляшки - Приключения Аввакума Захова. Повести

— Нижний этаж, — ответил Аввакум и усмехнулся в душе. Этот олух заслуживает того, чтобы его околпачивали безо всякого стеснения. Когда сталкиваешься с подобными людьми, совесть закрывает глаза.

— Нижний этаж! — Хари вздохнул и призадумался. — А тебе известно, какие дерут за наследство налоги?

— Хари, — сказал Аввакум, — завтра вечером, если я не ошибаюсь, премьера «Спящей красавицы». Твоя невеста — вероятно, ты об этом знаешь — исполняет главную роль. Тебе не кажется, что ее следует как можно скорее увести отсюда?

— А о пуговке я позабочусь, — заверил его лейтенант Петров. -Сегодня вечером будет составлен протокол в соответствии с инструкцией, и завтра вы сможете ее получить.

— Буду вам весьма признателен, — с поклоном поблагодарил Хари. Затем они поговорили о похоронах, о формальностях, связанных с ними, и решили, что со всеми делами нужно будет покончить завтра до четырех часов дня.

После ухода Хари Аввакум вздохнул с облегчением и, закурив сигарету, устало опустился в широкое кожаное кресло перед мертвецом.

Он понимал, что лейтенант Петров ждет от него указаний, а в его голове вдруг образовалась какая-то пустота.

— Ну что, — произнес он и снова замолчал. Как будто попал в какой-то тупик, из которого нет выхода. — Ну что, — повторил он, — поступите так, как того требуют святые правила следствия: заверните эту чепуху в бумагу и отошлите в управление, в лабораторию. Любой предмет, не принадлежащий убитому и не свойственный обстановке, в которой он жил, будь это пуговка или стул, каждый такой предмет необходимо отправить в управление на экспертизу. Это мое золотое правило, и, если не ошибаюсь, я и вас учил так поступать! — Аввакум вдруг вспылил — такое с ним случалось редко — и против обыкновения говорил очень сердито. Однако тут же почувствовал неловкость, поняв, что неправ. Ведь лейтенант отклонил просьбу Хари отдать ему пуговицу — за что же на него сердиться? И Аввакум извинился с искренним сожалением в голосе. — Можно подумать, что мертвец и в самом деле действует мне на нервы. Я никак не пойму, почему он так сердито смотрит! Вы, лейтенант, возьмите отпечаток и его пальца и пальца повара, снимите отпечатки пальцев с подлокотников профессорского кресла. И сию же минуту отправьте в лабораторию! — На лице Аввакума появилась злорадная усмешка. — Ваш новый приятель получит свою пуговку лишь после того, как подаст заявление на имя начальника да истратит четыре стотинки на трамвай. Из-за этих четырех стотинок он готов повеситься. Впрочем, получит ли он ее вообще? — Аввакум помолчал. — Это, конечно, будет зависеть от дальнейшего хода следствия. Я полагаю, по крайней мере сейчас, что он ее не получит. — У него против Хари никаких улик не было. И если он счел нужным соблюсти формальности по отношению к этой пуговице, то сделал это невольно, сам не зная почему.

После того как лейтенант вышел из комнаты, Аввакум подумал: «Видимо, я это делаю ради нашей Прекрасной феи. Из ревности!» Тут он почувствовал, что его вдруг словно обдало горячей волной или он оказался перед огромной, полыхающей пламенем печью. Ревность! Обычно человек ревнует, когда любит. А он, разве он любит? Эту его игру в такой же мере можно назвать любовью, как, например, вальс — симфонической музыкой!

Дальше, дальше… Уравнение уже решено, вывод сделан. Что же дальше? Кто убийца?

Аввакум закрыл глаза, потому что мертвец, откуда бы он на него ни смотрел, нервировал ею. Он, казалось, ужасно мучился, подвешенный на этих ремнях, как будто силился освободиться и сползти на пол, а ремни не пускали. Особенно неприятное чувство вызывали безжизненно повисшие руки. Теперь им флакончик из-под духов, хранящийся в ящике стола, конечно, ни к чему. Профессор иногда вынимал из ящика этот флакон, с жадностью открывал пробочку и вдыхал воображаемый аромат. Теперь даже представить было трудно, что эти руки были способны на такое.

Итак, кто же убийца?

Аввакум вздохнул и закурил сигарету.

В комнату вошел сержант. Все еще мокрый, он теперь выглядел бодрым и больше не зевал. «Коньяк подействовал», — подумал Аввакум и кивнул ему:

— Докладывайте!

Сержант доложил, что они обыскали весь дом, начиная с чердака и кончая подполом, и никаких укрывающихся посторонних лиц не обнаружили.

— Правда, мы обнаружили вот это, — и сержант протянул руку. — В бумажнике повара.

«Это» оказалось сберегательной книжкой. От потертой обложки исходил смешанный запах лаврового листа и душистого перца.

— Пять штук, — важно заметил сержант. Он стоял навытяжку, и лицо его сияло от гордости. — Пять штук, — повторил он.

Между исписанными страницами сберегательной книжки лежали пять банкнот по два доллара каждая. Аввакум пересчитал — действительно, было пять бумажек. Он пощупал их, посмотрел на свет. Настоящие доллары.

— А вы посмотрите, сколько у этого бедняги на книжке, — сказал сержант. В голосе его звучало возмущение, но ни малейшего оттенка зависти.

Аввакум взглянул на последнюю цифру Имея такие деньги, бывший кок вполне мог купить «Волгу». И еще осталось бы. Помолчав немного, Аввакум спросил:

— Протокол составили?

— Так точно, — ответил сержант.

— А как себя ведет повар?

— Плачет, — Сержант пожал плечами. — Плачет, товарищ майор. Навзрыд.

Аввакум стал расхаживать взад и вперед по комнате.

— Сейчас же отправьте арестованного в управление, — распорядился он — Наручники с него не снимать.

Итак, кто убийца?

Труп действительно был похож на утопленника, опутанного отвратительными корневищами. Аввакум отвернулся и закрыл глаза.

Теперь найти убийцу не так трудно, раз найдены следы. Сейчас важнее другое — шифрограмма, о ней надо думать в первую очередь. Шифрограмма давала кому-го инструкции. Круг того и гляди сомкнётся, задание, таящее опасность для государства, будет выполнено.

Когда и где?

Быть может, это произойдет в ближайшие часы — ближайшей ночью или завтра? А может, послезавтра?

Да, кто-то сидит в темноте, слушает, как стучат капли о стекло, и, довольный своим хитроумием, посмеивается. Хороший шахматист, он довел своего противника до мата и теперь с полным правом может спокойно выкурить трубку.

Ушла ли Прекрасная фея? Завтра вечером ей предстоит танцевать в «Спящей красавице», и этой ночью она должна хорошенько выспаться. Пускай идет проклятый дождь, в дождь всегда хорошо спится.

Но чего ради ему водить самого себя за нос? От стола профессора его отделяют всего лишь два шага. Пора сделать наконец эти два шага; и посмотреть собственными глазами, не осталось ли там чего-нибудь.

Если там ничего не окажется, то тот, кто сейчас сидит где-то в тепле, может спокойно курить свою трубку. Время работает на него.