Лев Овалов - Медная пуговица

Гренер бросил беглый взгляд на меня и опять повернулся к Янковской.

— Может быть, вы разрешите предложить вам чашку кофе?

— Ах, да какой там кофе, когда я говорю об Эдингере! — нервно воскликнула она. — Давайте говорить о делах, а не о кофе!

Гренер опять неприязненно посмотрел на меня и вновь повернулся к Янковской.

— Но я не знаю… — промямлил он. — Господин Берзинь… Удобно ли…

— Ах, да ведь вы отлично знаете, что Берзинь — свой человек! — с досадой произнесла Янковская. — Генерал Тейлор заинтересован в нем не меньше, чем в вас!

Мне показалось, что замечание о нашей равноценности не доставило Гренеру удовольствия.

— Хорошо, дорогая! — послушно произнес он. — Если господин Берзинь осведомлен о ваших делах, давайте поговорим.

Он больше не смотрел на меня, но мое присутствие, я не ошибался, было ему неприятно.

— Эдингер начинает усердствовать сверх меры, — холодно сказала Янковская. — Вы как-то говорили, что хотели бы видеть на посту начальника Рижского гестапо своего друга Польмана и что можете это сделать. Мне кажется, пришло время доказать, что вы хозяин своего слова.

Гренер любезно улыбнулся.

— Я действительно хотел бы видеть в Риге своего друга Польмана, — согласился он. — И у меня достаточно связей, чтобы он получил в Берлине такое назначение. Но только не вместо Эдингера…

Он закивал своей птичьей головой.

— Только не вместо Эдингера, — настойчиво повторил он. — Эдингеру лично покровительствует Гиммлер, и, пока Эдингер не получил какого-либо повышения, Польману здесь не бывать.

— Ну а если Эдингера здесь не будет? — испытующе спросила Янковская. — Вы уверены, что на его место назначат Польмана?

— Так же, как и в том, что вижу сейчас вас перед собой, — уверенно сказал Гренер. — Но я не вижу способа избавиться от Эдингера.

Янковская холодно усмехнулась.

— О! Что-что, а способ устроить для него повышение найдется!…

Гренер опять закивал своей птичьей головкой.

— Я боюсь, вы переоцениваете свои возможности, дорогая…

— А вы недооцениваете возможностей заокеанской разведки, профессор, — холодно возразила Янковская. — Стоит дать команду, и обергруппенфюрер Эдингер взлетит так высоко…

— Увы! — не согласился с ней Гренер. — Ни на Гиммлера, ни на Гитлера генерал Тейлор никак не может повлиять!

— Но зато он может повлиять на самого господа бога, — насмешливо произнесла Янковская. — Ни Гитлер, ни Гиммлер не помешают отправить вашего Эдингера к праотцам.

— На это я не даю согласия! — крикнул Гренер. — Эдингер — честный человек, и я не хочу доставлять место Польману ценой человеческой жизни!

— А я с вами не советуюсь, как поступить с Эдингером! — крикнула в свою очередь Янковская. — Я спрашиваю вас, гарантируете ли вы, что в случае исчезновения Эдингера на его пост назначат Польмана?

— Что касается Польмана, я уверен, но, повторяю, я не согласен на устранение Эдингера… — Гренер впервые повернулся ко мне за все время этого разговора. — Господин Берзинь, или как вас там! Я надеюсь, вы не возьметесь за такое дело…

Он, кажется, решил, что это именно мне Янковская предполагает поручить устранение Эдингера. Но Янковская не позволила мне ответить.

— Да скажите же ему, что вы имеете особое поручение от Тейлора! — закричала она на меня. — Профессор все сводит к личным отношениям, но забывает, что есть интересы, ради которых приходится забывать о себе!

— Нет! Нет! И нет! — закричал вдруг Гренер, приходя в необычайное возбуждение. — Я ничего не хочу делать для господина Блейка! Вы испытываете мое терпение! Я предупрежу Эдингера…

И тут Янковская проявила всю свою волю.

— Не орите! — прикрикнула она на Гренера. — Ревнивый журавль!

И он не посмел ей ответить.

— Слушайте, — медленно произнесла она сдавленным голосом. — Эдингер — не ваша забота. Но если вы сейчас же не примете мер к тому, чтобы в Ригу был назначен Польман, я никогда — слышите? — никогда не уеду с вами за океан. Больше того, я наплюю на все, не побоюсь даже Тейлора — вы меня знаете! — и завтра же исчезну из Риги вместе с Дэвисом. Вместе с Дэвисом! Вы хотите этого?

И вот этого Гренер не захотел!

— Отто! Берндт! — взвизгнул он. — Где вы там?!

В гостиную влетел один из его денщиков.

— Кофе! Где кофе, наконец?! — визгливо забормотал он. — Сколько времени можно дожидаться? И госпожа Янковская, и господин Берзинь, и я, мы уже давно ждем…

Денщик — уж не знаю, кто это был: Отто или Берндт, — ошалело взглянул на Гренера и через две минуты — это была уже магия дисциплины! — внес в гостиную поднос с кофе и ликерами.

— Разрешите налить вам ликера? — обратился Гренер к Янковской.

По-видимому, это значило, что зверь укрощен.

— Налейте, — согласилась она и, совсем как кошка, лизнув кончиком языка краешек рюмки, безразлично спросила: — Вы когда будете звонить Польману?

— Сегодня ночью, — буркнул Гренер и обратился ко мне: — Может быть, вы хотите коньяку?

— Мы хотим ехать, — сказала Янковская. — У нас есть еще дела.

— Опять с ним? — сердито спросил Гренер.

— Да, с ним, — равнодушно ответила Янковская. — И еще тысячу раз буду с ним, если вы не оставите свою глупую ревность…

Она направилась к выходу, и Гренер послушно пошел ее провожать.

— Вы можете намекнуть своему Польману, — сказала она уже в передней, — что Эдингер чувствует себя очень плохо. И вы, как врач, весьма тревожитесь за его здоровье.

Мы опять очутились в машине.

— А теперь куда? — поинтересовался я.

— В цирк, — сказала Янковская. — Я хочу немного развлечься.

К началу представления мы опоздали, на арене демонстрировался не то третий, не то четвертый номер, но это не огорчило мою спутницу.

Мы сидели в ложе, и она снисходительно посматривала то на клоунов, то на акробатов.

— Вот наш номер, — негромко заметила она, когда объявили выход жонглера на лошади Рамона Гонзалеса.

Оркестр заиграл бравурный марш, и на вороной лошади в блестящем шелковом белом костюме тореадора на арену вылетел Гонзалес…

Оказалось, я его знал!

Это был тот самый смуглый субъект, который дежурил иногда в гостинице у дверей Янковской.

Надо отдать справедливость, работал он великолепно. Ни на мгновение не давал он себе передышки.

Лошадь обегала круг за кругом, а в это время он исполнял каскад разнообразных курбетов, сальто и прыжков. Ему бросали мячи, тарелки, шпаги, он ловил их на скаку и заставлял их кружиться, вертеться и взлетать, одновременно наигрывая какие-то мексиканские песенки на губной гармонике. Но самым удивительным было его умение стрелять. Это действительно был Первоклассный — да какое там первоклассный! — феноменальный снайпер. Гонзалес выхватил из-за пояса длинноствольный пистолет, и одновременно служители подали ему связку обручей, обтянутых цветной папиросной бумагой. Он взял их в левую руку, в правой держа пистолет. В цирке пригасили свет, цветные лучи прожекторов упали на арену, и наездник становился попеременно то голубым, то розовым, то зеленым. В оркестре послышалась дробь барабана. Лошадь галопом помчалась по кругу, а Гонзалес, не выпуская пистолета, хватал правой рукой диски, бросал вверх перед собой и, когда цветные диски взлетали к куполу, стрелял в них, продырявленные диски быстро плавно возвращались обратно, Гонзалес подхватывал их головой, и они повисали у него на плечах…