Пьер Нор - Двойное преступление на линии Мажино

Финуа извинился: невозможно помнить сразу обо всем. Он снова вызвал свое доверенное лицо — сержанта связи, оказавшегося right man [11] Правильным человеком ( англ. ). .

— Починил его я, — сказал он. — Но обрыв обнаружил аджюдан-шеф Марнье…

— Обрыв?

— Да, провод был перерезан — чисто, словно кусачками, как раз напротив лифта.

Финуа мигом подскочил к двери, рывком открыл ее и прогремел:

— Аджюдан-шеф Марнье!

— Аджюдан-шеф, я спросил вас, не знаете ли вы какого-либо факта материального или морального свойства, который мог бы помочь следствию. И вот от другого свидетеля я узнаю, что это вы обнаружили обрыв провода, причем в таком месте, что важность и значение этого факта не могли ускользнуть от вас. Что вы на это скажете?

Ничего, вы не задали мне ни одного вопроса на эту тему.

— Как это так — не задал? Какая неслыханная дерзость!

— Но послушайте, имеется протокол свидетельских показаний. Это можно проверить.

Секретарь суда потихоньку отрицательно покачал головой. Это остудило пыл Финуа. Он проворчал:

— Во всяком случае, вы должны были нам сами сказать. Это очень существенно. Поскольку теперь оказывается, что преступник оставался в коридоре еще несколько секунд, чтобы перерезать провод после совершения преступления, то капитан Брюшо должен был его увидеть… если только это не…

Лицо Марнье передернула гримаса. Финуа захотелось использовать его явное замешательство.

— Хм… если только это не…

Старый унтер-офицер весь напрягся.

— Капитан Брюшо не может являться преступником, — сказал он резко.

— Так, — возликовал Финуа, — так, так! Смею вам заметить, что вы первый высказали эту мысль. Таким образом, она напрашивается сама собой. Впрочем, мы об этом еще поговорим. В настоящий момент я в вас больше не нуждаюсь.

Он начал насвистывать бравурный марш, потом перестал свистеть, чтобы немного подумать над запачканным полотенцем, и торжествующей походкой направился к двери.

— Господин капитан Брюшо! позвал он. — Месье, извольте показать мне ваши руки.

Многозначительный тон, похоже, не произвел на Брюшо никакого впечатления. Он без колебаний раскрыл ладони и протянул вперед руки. Его правый мизинец в области второй фаланги слегка распух.

— Откуда эта рана?

— Что? Вот это — рана? Да это я упал на складе и поцарапал руку о какую-то металлическую стружку.

— Когда?

— Сегодня утром.

— Кто-нибудь видел, как вы упали?

— Может быть. Там были оружейник и два его помощника. Правда, они были очень заняты работой, да и мотор гудел. Очень возможно, что они меня не видели и не слышали.

Допрос оружейников показал, что именно так и случилось. При тщательном осмотре склада никаких следов крови гге обнаружилось, но Финуа пришлось признать, что это не может являться бесспорным доказательством того, что Брюшо лжет. Когда его, в который уже раз, отпустили, комиссар обратился к начальнику штаба:

— Господин полковник, признаюсь вам, сначала я подумал, что можно поранить руку, в спешке перерезая электрический провод. Теперь же меня интересует такой вопрос… у автомата затвор устроен так же, как у автоматического пистолета?

— Да.

— Вы не находите, что…

— Откровенно говоря, нет, господин комиссар, если при отдаче затвор ударит неумелого стрелка по пальцу, то он может нанести ушиб, который никак не будет похож на свежий порез о металлическую стружку.

— Дело в том, господин полковник, что это как раз и есть ушиб. Вы видели руку капитана?

И Финуа стал насвистывать, а полковник, приведенный в замешательство, тихо произнес:

— Может быть, он сказал «металлическая стружка» случайно, просто предположительно?

Но у комиссара теперь уже была полная уверенность: улики, подтверждающие его версию, собирались, упорядочивались, накапливались. Окрыленный успехом, он бодрым голосом вызвал кладовщика, чтобы довести это дело до конца.

— Как нам известно, вы уходили сегодня с объекта между девятью часами и одиннадцатью. Зачем?

Пришлось успокоить и подбодрить этого беднягу, дабы добиться от него мало-мальски связного рассказа о том, как разгневанный Брюшо отправил его за четыре-пять километров отсюда, чтобы он принес неполный комплект этикеток.

— Их так срочно надо было прикрепить?

— О нет, месье. Это тянется уже месяц. Здесь не моя вина, капитан может вам подтвердить. Он, конечно, уже говорил мне о них, но никогда не давал понять, как сегодня утром, что это так срочно.

Что касается исчезновения автомата, то ничего толкового нельзя было установить. Кладовщик не открывал шкафа со времени последней проверки, проведенной две недели тому назад. Ключ от замка вместе с другими висел на доске, находящейся внутри склада. Никаких специальных мер предосторожности на время отсутствия роты не принималось, поскольку общая система охраны объекта являлась достаточной гарантией: ключ от склада в этом случае держал у себя капитан Брюшо. После того как рота занимала этаж, войти в это помещение могли только офицеры.

Когда парень вышел, Финуа с победным видом обернулся к следователю:

— Неужели еще не все достаточно прояснилось? Неужели еще не все ясно? Хотите, мы снова заслушаем капитана Брюшо. Теперь мы можем выйти за рамки обычной рутины и после всех этих «как?» уже установить «почему?».

Был вызван Брюшо.

— Капитан, — сказал Финуа, — я хотел бы теперь узнать, чтобы разобраться, что же здесь на самом деле произошло, что за личность был ваш командир.

Брюшо подумал, собираясь с мыслями. Потом заговорил, явно взволнованно:

— Ну что я могу вам сказать? Я знал его только две недели. Он прибыл сюда с репутацией, блестящей во всех отношениях. Вскоре мы убедились, что он того заслуживает. Это был исключительный военачальник, увлеченный, вдумчивый… короче, можно хорошо себе представить, что он был бы незаменим на войне. С этой стороны его знали отлично. И это внушало к нему уважение.

— А кроме военной стороны?

— Вне службы это был очень веселый и обходительный товарищ. Шикарный парень, не жалевший денег, чтобы развлечь нас здесь.

— В общем, вы его очень любили?

— Очень… в общем… да… в общем да.

Если бы Финуа мог оставаться беспристрастным, он обратил бы внимание на тон Брюшо. Это был тон человека, который с удивлением обнаруживает для себя очевидность, которую до этого не допускал и в мыслях. Но Финуа было уже не до этих тонкостей.

Вопрос его прозвучал грубо:

— Тогда почему вы посягали на его авторитет, почему вышучивали его имя, да еще в присутствии младших по званию? Да-да, сегодня утром, на телефонной станции!

— Я был раздражен его опозданием. Я забылся. Я знаю это и сожалею о случившемся, как никто другой. Если в этом нет особой необходимости, я был бы весьма признателен вам, если мы прекратим этот разговор. Мои слова ничего не меняют в моем к нему отношении.