Николай Шпанов - Ураган.Привидения,которые возвращаются

— Мы не утонем. Но вы, извините, действительно можете утонуть, если пожелаете к нам вернуться.

Парк несколько мгновений молча смотрел на крошечного человечка. Махнул рукой и пошел прочь, бросив коммодору:

— Почините лоханку и швырните их за борт.

Стоя на мостике, Парк наблюдал, как спускали на воду челн. Это действительно было больше похоже на то, что его выкидывают за борт во власть рассвирепевшего океана. Экипаж авианосца с интересом следил за тем, что будет. Было заключено не меньше сотни пари: через сколько минут мэр и его спутники утонут. Мало кто давал на это больше пяти минут.

Но, к всеобщему удивлению, островитяне не только отлично удержались на волнах — они умудрились поднять на своей маленькой мачте сигнал.

— Что они лопочут? — заинтересовался Парк.

Офицер не сразу решился перевести язык флагов на понятный сенатору язык.

"Счастливого плавания, сэр, и…"

— Ну, ну! — нетерпеливо буркнул Парк.

— "…и никогда не возвращайтесь", — досказал офицер.

Засыпая, Парк улыбался: он представил себе, какие рожи скорчат друзья в министерстве; какой шум поднимет Ванденгейм, когда узнает об отмене испытаний "фокса" на Тикитави из-за того, что они "не нужны" жителям острова. Эти маленькие желтые люди убедили его: меньше всего на свете им нужны испытания ракет или бомб. Может быть, это действительно смешно: он, Майкл Парк, стал думать о том, что нужно и чего не нужно жителям Тикитави!.. Ей-же-ей, это может показаться смешным. Чего доброго, свои еще подумают, что он спятил!..

Перед сном он попытался почитать "Историю правителей", но книга выпала у него из рук. Вестовой так и нашел ее на полу возле постели.

Вадим Аркадьевич Ченцов удивился: как это он, встречаясь с Серафимой Короленко, ее почти не замечал. Почему именно в этом заседании академии он вдруг обратил внимание на доктора физических наук Короленко. Разве она впервые докладывала о работе своей группы в Институте физики? Или создание термоядерной электростанции для сельского хозяйства так неожиданно для самого Вадима вызвало его особенный интерес? Чепуха! При чем тут сельское хозяйство и физика?! Что же заставило его вылезти из дальнего угла зала и пересесть поближе к докладчице? Не то ли, что во всей повадке доктора физических наук Серафимы Германовны Короленко, подчеркнуто просто одетой, необычайно непосредственной и даже, пожалуй, чуть-чуть по-мужски угловатой, он увидел столько необъяснимой женской привлекательности? Можно было спорить о женственности большого твердого рта с полными, подчеркнутыми яркой помадой губами, но этот рот положительно казался Вадиму красивым. К тому же, когда Серафима говорила, ее губы двигались точно и твердо и слова становились неоспоримо прочными. С прочностью всего, что говорила Серафима, гармонировал и тяжелый, но чертовски притягательный в своей округлости волевой подбородок. Большие, чуть-чуть навыкате глаза под выпуклым высоким лбом, тоже, быть может, слишком выпуклым и чересчур высоким для женщины. А слегка рыжеватые, отливающие медью волосы, подобранные в небрежную копну? Впрочем, это копна при ближайшем рассмотрении показалась Вадиму вовсе не такой уж случайно небрежной.

Сдержанными, очень точными движениями руки Серафима подчеркивала то, что говорила.

Когда Серафима говорила, между бровями у нее ложилась резкая складка, темные веки почти совсем закрывали глаза и на какое-то мгновение рот утрачивал свою безапелляционную твердость. Впрочем, иногда все это продолжалось только миг. Может быть, кроме Вадима, встревоженного напряжением Серафимы, никто ничего и не замечал. Через минуту ее контральто уже бросало в зал спокойные, полные уверенности фразы, даже тогда, когда смысл их казался полным сомнения:

— …тут произошла неприятность: система удерживала только частицы, двигавшиеся в определенном направлении. Большая же доля частиц вылетала за пределы нашей магнитной бутыли. Мы обнаружили появление каких-то посторонних частиц, природу которых не могли установить. В таблице Сурикова в графе соответствующей энергии несомой ускользающей частицей оказался пропуск. Частицы не было в каталоге. Но она существовала, мы ее улавливали.

— Вадим Аркадьевич, — услышал Ченцов шепот над ухом. Он было отмахнулся, но, обернувшись, увидел одного из своих ассистентов. — Ради бога, на минутку: у нас неприятность…

Вадиму уже не пришлось вернуться в зал: в его собственной лаборатории "тау" вела себя дурно.

Прошло немало дней, а Вадиму все казалось, что он только-только вернулся с доклада Серафимы. Он ясно видел ее, отчетливо слышал ее голос. Просто удивительно, как это он с того дня ни разу ее не встретил! Иногда он ловил себя на том, что подходит к окну институтского кабинета и пытается рассмотреть что-нибудь за стеклами напротив — там, где работает Серафима. Даже распахивал свое окно. Но окно на той стороне оставалось затворенным, словно Серафиме не нужен был воздух, будто ей не было дела до весны, до солнца, до запаха вскопанной земли, поднимающегося от клумб.

Однажды, вспомнив ее слова о таинственной частице, убегающей за пределы изолирующего магнитного поля, он было взял таблицу Сурикова, чтобы проверить Серафиму, но сообразил: она тогда не назвала показателя энергии блудной частицы. Он подбросил каталог, поймал его и снова подбросил. Он был в восторге, радовался, как мальчишка. Чтобы поставить на место справочник, поскакал к шкафу на одной ноге. Спохватился, испугавшись, что кто-нибудь увидит. А впрочем, пусть видят, лишь бы никогда не увидела его в смешном виде Серафима. Под влиянием этого настроения Вадим позвонил Серафиме: необходимо увидеться. По делу. Да, да, по их общему важному делу.

Неприятно резануло ее удивление: повидаться? Общее дело?.. Что ж, если научный вопрос…

Если научный вопрос?!

А чего он ждал? Серафима запрыгает на одной ноге от перспективы его увидеть?

Он не жалел о том, что напросился на свидание и принял участие в работе Серафимы: блудная частица и оказалась нужной ему частицей, которую Вадим обозначил знаком "тау-прим". Опыты, проведенные Вадимом, показали, что живучесть "тау-прима" вполне обеспечивает ее транспортабельность, необходимую для обезвреживания заряда урановых и водородных бомб.

Дома, один на один с Тимошей, Вадим признавался, что ничуть не меньше научного общения с Серафимой его радует возможность видеть ее, говорить с ней, сидеть близко, чтобы вдыхать запах ее волос, чувствовать теплоту ее плеча.