Николай Шпанов - Ураган. Когда гимнаст срывается

Парк достал сигарету и собрался ее закурить, а Лесс, воспользовавшись паузой, сказал:

– В том, что он прав, я не сомневаюсь. Именно потому я и сделал то, что сделал, – ответил Лесс. – Надо предостеречь людей от повторения провокации. Подлость этих типов слишком дорого обходится человечеству.

Парк нахмурился.

– Мы сами могли бы опубликовать, что нужно. А вы наболтали черт знает что.

– Вы боитесь того, что я открыл людям?

– Человечество нуждается в сильной руке. А сила – это мы. Мы призваны господом богом к управлению человечеством, не всегда понимающим, куда оно идет. Ему нужна добрая нянька.

– Человечество обойдется без такой няньки.

– Из того, что вас надули, вы делаете опасные выводы.

– Опаснее то, что вам не удалось надуть человечество, а вы не делаете из этого выводов, генерал.

– Вы даете возможность обратить все это против нас! А ведь мы ни в чем не виноваты!

– Если так, суд это зачтет, – насмешливо сказал Лесс.

– Суд?

– Вот именно, генерал, суд.

У Парка перехватило голос от гнева: этот распластанный остаток человека смеет говорить о праве судить его, Парка!

Парк закрыл глаза и провел рукой по лицу, словно отгоняя какие-то воспоминания.

– Да, – устало проговорил он, – бывают минуты, когда хочется быть откровенным… Меня одолевает страх, когда я думаю об этих треклятых бомбах… – Парк потряс головой, – а я должен опять отстаивать их в Женеве.

– Опять ложь о чистой бомбе?

– О нет! Это провалилось раз и навсегда. – И, криво усмехнувшись, Парк язвительно добавил: – Не без вашей помощи.

– Поедете на том же коньке: "открытое небо", контроль, инспекция?

Парк утвердительно кивнул.

– Но ведь это просто ловушка, которую вы выдумали для русских! – гневно прошептал Лесс.

– К сожалению, они не хотят в нее попадаться.

Парк колебался: сказать ли Лессу, что он знает о существовании его дневника? Ведь там записано не только то, что Лесс узнал от Райана, но и то, что он сам думал по этому поводу.

– И вина в том падает на вас… – сказал Парк.

– На мой дух или на мой труп?..

– Уж там как хотите. Вы будете виноваты в провале нашей миссии, если русским удастся добыть ваш дневник. А я вовсе не уверен в том, что это им не удастся. – Он пристально посмотрел в глаза Лессу. – Вот если бы вы сказали мне, куда его девали…

– Раз уж дело пошло об откровенности – может быть, скажете: вы знали о цели бомбардировщика, посланного Хойхлером?

– Далеко не всё, – уклончиво ответил Парк.

– И согласились, что он полетит на такую операцию накануне вашего выезда в Лугано для переговоров о разоружении.

– Видите ли, старина, – наставительно сказал Парк, – знал я или не знал – от этого полет вовсе не зависел.

– Полет или его результат? – настойчиво спросил Лесс.

– В его полете не было ничего экстраординарного: самое обыкновенное патрулирование по давно разработанному плану… – Парк, не договорив, уставился в окно.

Так и не дождавшись конца фразы, Лесс спросил:

– И вы называете это разумной подготовкой к совещанию об умиротворении?

– Ну, старина, не вам судить о таких вещах.

– Страшной будет участь народов, если они позволят загипнотизировать себя новой ложью. Но для этого вам нужна и моя ложь, а ее не будет…

Парк быстро спросил:

– Вы коммунист?

– Нет.

– Тогда кто же вы?

– Один тип назвал меня… коммуноидом.

– Коммуноид? – Парк пожал плечами.

– Я тоже услышал это впервые.

– Что же это значит?

– Кажется, я понял.

– Коммуноид! – удивленно повторил Парк.

– Сейчас, пока я ждал вас, мне читали газету. Сообщают, что в госпитале в припадке безумия умер полковник Деннис Барнс. Деннис Барнс, понимаете, сэр?

– Что-то знакомое…

– Один из парней, летавших на Хиросиму.

– Ага, вспоминаю! Его хотели предать военному суду, но потом сказали, что он попросту помешался.

– Барнс был достоин лучшего конца: его мельница тоже завертелась не туда, куда вам угодно.

– Что за чепуха, какая мельница?

– О них писал еще Сервантес.

– И вы, как этот Барнс?..

– О нет, я в своем уме. Впрочем, могу вас уверить, и Барнс тоже был в порядке. Все дело только в его мельнице.

Парк усмехнулся:

– Она пошла вспять?

– Как раз наоборот – вперед.

– Любую мельницу можно ведь и остановить, а? – сказал Парк.

– Для этого нужно остановить ветер. А это, пожалуй, не под силу даже вам: ведь ветер может стать бурей.

– Коммуноид!.. – задумчиво повторил Парк.

– Разве вы не хотите, чтобы людям стало лучше? – снова спросил Лесс.

– Во имя господа, что за вопрос!

– И верите, что простым людям всего света будет лучше?

– Как же не верить?

– Вот и сами они, простые люди, верят в это. А пока они верят в жизнь, войне не бывать. Война бывает, когда люди перестают верить в то, что может быть лучше, чем есть.

– Коммунисты говорят не так! – оживленно возразил Парк, как будто поймал противника на ошибке. – И все-таки вы красный.

– Пожалуйста, если вам непременно так хочется. – Лесс едва заметно покачал головой. – Мне все равно. Но не думайте, будто то, что вы сделаете со мной, поможет вам. – И снова печально шевельнул головой. – Вам не поможет ничто, если вы не поумнеете.

– Какого черта, мальчик! – рассердился Парк.

– Извините за дерзость, но мне жаль вас. И я прощаю вам то, что вы со мною сделаете. Но не думайте, что вам простят люди.

Не знай Лесс своего бывшего патрона за хорошего актера, он, пожалуй, и поверил бы в искренность смеха, которым разразился Парк.

– И вы мне все прощаете? – сквозь смех спросил он.

– Уже не имеет значения, с вашего ведома или нет Хойхлер состряпал свою гнусность над Европой. Важнее будущее… Оно в руках таких, как вы. – И тут в глазах Лесса появился блеск, почти радость. – А что, если… я вам помогу?

– Вы? – Парк рассмеялся, и на этот раз его смех не был деланным. – Мне?

– Вам смешно: мертвец – и вдруг такое! Но честное слово: я дам вам ключ, золотой ключ от ворот мира.

– Ключ от золотых ворот бессмертия! – Парк опять рассмеялся. – Что ж, может быть, войдем туда вместе с вами?.. И все-таки лучше откажитесь от всего, что наболтали. Для вас это наиболее простой путь…

– К смерти?..

– Может быть, к бессмертию.

– Не стоит, – спокойно проговорил Лесс. – Суд все равно будет. Как бы вы ни хитрили. Тут или в Женеве – все равно. Подумайте, что вам сказать на этом последнем суде. Но помните, говорить придется правду… И да простит вам бог!.. Я очень устал…

– Ну что же, с богом, господин коммуноид. До встречи.

– Разве что на том свете, генерал. И позвольте на прощанье повторить: поезжайте в Женеву с чистыми руками, просите прощения у людей – вы заставили их пережить слишком тревожные часы, страх за судьбу потомков на тысячу лет вперед. Просите прощения и поклянитесь, что это не повторится. По крайней мере поскольку зависит от вас. – Лесс сделал передышку.