Поль Кенни - Засада в сумерках

Саббах полностью реорганизовал передвижение своих подразделений, приказал, чтобы любое кочевое племя останавливали и подвергали проверке с целью узнать, не была ли им насильно увезена белая женщина.

Около пяти часов утра капитан узнал еще одну новость, самую ужасную: северный нефтепровод, принадлежащий ИПК [2], стал объектом умышленного вредительства; работа была выполнена специалистами, и труба оказалась полностью выведенной из строя.

Смертельно бледный Саббах немедленно сообщил об этом военному начальству, как и должен был поступить. Теперь он был почти уверен, что предстанет перед трибуналом. Удар был нанесен сирийцами, а теперь они уже были в недосягаемости...

Цедя сквозь зубы ругательства, офицер проклинал непредвиденные обстоятельства, превратившие эту ночь в долгий кошмар. Его обычная философичность больше ему не помогала. Разум его восставал против непонятного рока, желавшего, чтобы все несчастья обрушились разом в тот момент, когда их меньше всего ждешь.

Около шести часов он почти равнодушно принял информацию, что пропавшая была найдена в самом центре города и что молодую женщину проводили в гостиницу с надежным эскортом.

Когда она потерялась в толпе, ее окликнули арабы. Она испугалась и спряталась в церкви. Там, дрожа от страха, она просидела в исповедальне всю ночь, боясь высунуться наружу.

Утром она наконец решилась выйти из здания и через несколько секунд была остановлена солдатами.

Хотя Саббах падал от усталости и нервы его были напряжены до предела, он не думал об отдыхе. Мало-помалу события входили в нормальное русло, но дело с нефтепроводом далеко не закончилось. Оно несомненно получит огласку в Аммане и за границей.

Иракцы и нефтяники встанут на дыбы. Этого можно было ожидать.

В десять часов, когда капитан боролся с новыми трудностями, Коплан и Клодин приехали в лагерь на машине. Прежде чем уехать в Дамаск, они хотели горячо поблагодарить офицера за его неистощимую любезность.

Саббах уделил им несколько минут.

Видя его измученное и мрачное лицо, Коплан и Клодин почувствовали укол в сердце. Бедняга действительно заслуживал их сочувствия.

— У вас утомленный вид, капитан, — заботливо сказал Коплан. — Этот пожар доставил вам, наверное, большие неприятности?

Саббах горько поморщился.

— Это еще не самое страшное, — ответил он хриплым голосом. — Этой ночью была совершена диверсия на нефтепроводе.

— Да? — оглушенно спросил Коплан. — У вас в районе есть диверсанты?

— Возможно, сирийцы, — ответил удрученный офицер. — Кстати, контроль на границе будет намного строже, чем при вашем приезде. Я дам вам пропуск, чтобы вам не очень досаждали.

На бумаге с официальным грифом королевства он написал по-арабски, поставил свою подпись и передал документ Коплану, который убрал его в карман, снова рассыпавшись в благодарностях.

В момент прощания во взгляде Клодин блеснула непритворная симпатия, когда она пожимала капитану руку. Теперь она спешила уйти, потому что начала понимать последствия сыгранной ею роли.

Однако она заговорила об этом только тогда, когда Франсис и она вновь оказались наедине в купе первого класса поезда Амман — Дамаск.

— Это ты поджег тот склад? — небрежно спросила она, когда поезд шел по пустыне.

— Да, — признался он, глядя в открытое окно.

— Нужно было заставить Саббаха использовать всех своих людей до последнего, чтобы можно было повредить нефтепровод?

— Полагаю, у Халати была именно эта цель, — согласился по-прежнему рассеянный Коплан.

— И что будет с капитаном после этой диверсии?

— Не знаю, это меня не касается.

Клодин внезапно дернула его за рукав, чтобы заставить повернуться к ней.

— Послушай, — сказала она с неожиданной решительностью. — Хватит и того, что из меня сделали девку. Я больше не буду участвовать в историях вроде мафракской. Я этим не занимаюсь!

Он весело посмотрел на нее. Ее щеки порозовели, глаза блестели.

— Первое, — спокойно сказал он, — все претензии к Халати. Посмотрим, будешь ли ты такой же разговорчивой с ним. Второе: на что ты жалуешься? Ты получила туристические каникулы, период целомудрия, да еще недовольна?

— Нет. Рано или поздно подобные трюки плохо заканчиваются. От этих дел мерзко пахнет.

Коплан, сидевший напротив нее, откинулся на подушки. Он закинул ногу на ногу и достал из кармана пачку сигарет.

— Жаль, — произнес он, склонившись к пламени спички. — А я как раз собирался заняться твоим будущим.

Он сделал несколько затяжек, выпустил дым из ноздрей и снова посмотрел в окно. Клодин взглянула на него.

— Как это «заняться» моим будущим?

Он поставил локти на колени, поднял на нее глаза.

— Ну да. Какие у тебя перспективы? Ты вернешься в Дамаск и снова станешь игрушкой Халати. Через некоторое время он запрет тебя в доме, где будет продавать типам, от которых надеется что-то получить. Когда ты потеряешь красоту, то закончишь жизнь в дешевом борделе. Это станет последней стадией падения. Убежать от этой жизни ты не сможешь. Куда бы ты ни отправилась, за тобой будет охотиться банда, привезшая тебя на Восток. Эти люди не прощают. Такая программа тебя устраивает?

Она приняла упрямый вид, свойственный женщинам, когда им открывают глаза на вещи, подумать о которых у них не хватает смелости.

— А что мне предлагаешь ты? — недоверчиво спросила она. — Замок в Иль-де-Франс?

— Взлеты и падения, жестокие удары, а при случае и побои, черный хлеб сегодня и дворец завтра. Но вдвоем.

Он взмахнул сигаретой, подчеркнув последнее слово, произнесенное им.

Клодин молчала. Постукивание поезда на стыках рельсов не способствовало напряженной умственной работе.

— Думай сколько угодно, — сказал Коплан, усаживаясь поудобнее. — Это не горит.

Через секунду она возобновила разговор:

— А Халати? Думаешь, он согласится?

— Посмотрим. Но я не хочу ничего предпринимать, не узнав, согласна ли ты.

Одним прыжком она вскочила к нему на колени, обхватила голову руками и запечатлела на его губах поцелуй, от которого у него закружилась голова.

Он помимо воли обнял ее гибкое тело, прижал его к себе.

Вдруг, ценой неимоверного усилия, Коплан отстранил Клодин от себя. Задыхаясь, он прошептал:

— У тебя странная манера говорить «да»! Сколько я тебя ни просил.

— Ты никогда ни о чем меня не просишь, — упрекнула она, и ее дыхание коснулось его лба. — Ты или отказываешь, или требуешь, бандит.

Он удержал ее возле себя.

Сблизив головы, они смотрели на бегущую за окнами однообразную каменистую землю.

Возле сирийской границы поезд замедлил ход. Прежде чем он остановился у платформы маленького вокзала Рамтхи, Клодин вернулась на свое место и пригладила волосы.