Поль Кенни - Пришлите FX-18

Нигде не было ни одного полицейского, не было никаких манифестаций.

Подмигнув, Коплан дал понять д'Эпенуа и Фельдману, что пришла их очередь. Они вышли, держа руки в карманах, жестко контролируя себя, чтобы не идти слишком быстро.

Они дошли до «мерседеса», с трудом уместились в нем: Клодин между Франсисом и Хасаном на переднем сиденье, трое остальных сзади. Лимузин тронулся с места.

Коплан, опасавшийся ехать по центру, поднялся на умеренной скорости по Гази-стрит к Северному вокзалу.

Было семь часов десять минут. Прохожих становилось все больше.

Было видно, как они спорят, собираясь группами на углах улиц.

Словно по волшебству на стенах появились гневные надписи; земля была устлана листовками.

Им навстречу попалась машина, в которой молодые офицеры стоя размахивали фуражками, распевали во все горло. Чуть дальше шла группа разъяренных людей. Когда они заметили в «мерседесе» европейцев, они стали выкрикивать ругательства, размахивая кулаками.

В двухстах метрах от вокзала оратор, взобравшийся на крышу грузовика, что-то проповедовал сотне людей; неистово вопя, он потрясал обеими руками, чтобы победить апатию слушателей.

Коплану пришлось притормозить, чтобы проехать через толпу. Послышались ругательства, люди с искаженными от ярости лицами окружили «мерседес» и начали его преследовать. Хасан через открытое окно проорал им приказ очистить дорогу и поднял свой пистолет. Иракцы быстро расступились, думая, что имеют дело с членом революционного комитета.

Возле вокзала горело какое-то здание. На пожар глазела многочисленная толпа, состоящая в основном из молодых проходимцев.

Но солдаты обеспечивали порядок, и автомобиль проехал без трудностей.

Далее дорога была спокойной. Коплан свернул направо, чтобы выехать на Казимейнское шоссе.

Испытывая облегчение, он нажал на акселератор.

В подвале виллы «Шахерезада» беглецы и их спасатели начали с того, что проглотили добрую порцию виски.

Им надо было слишком много рассказать, они еще находились под влиянием событий, чтобы начинать серьезный разговор.

Коплан подошел к Клодин, не сводившей с него глаз.

— Я не знал, что Марта Ланже — это ты, — сказал он ей. — Если бы знал, я бы так не лез из кожи.

Он довольно улыбался.

Она была поражена и расстроена. Но он тут же добавил:

— Я бы тебе сказал, что ты способна выкрутиться сама. Ты нисколько не потеряла своего шарма.

Она грустно улыбнулась, тряхнула светлыми локонами:

— С фанатиками шарм не проходит. Все эти парни были наглыми до предела. Для них я была не женщина, а фишка, винтик… Козырь.

Он подошел к ней:

— С тобой плохо обращались?

— Нет… Бесконечные допросы. Самое маленькое полдюжины за четыре или пять дней.

— Как они тебя похитили?

— Классический прием. Двое мужчин, назвавшихся инспекторами полиции, встретили меня у выхода из конторы, попросили следовать за ними. Я не чувствовала себя белой как снег, ты же понимаешь… Я села в их машину без возражений.

Оставив Хасана, д'Эпенуа и Фельдмана, Фабиани нарушил их тет-а-тет.

— Может, мне позвонить в посольство, узнать, не сломали ли у них чего? — предложил он.

Д'Эпенуа, услышавший вопрос, отставил стакан и сказал в тишине:

— Думаю, в этом нет необходимости, Фабиани.

Руководитель организации и Коплан повернулись к атташе. Тот, очень бледный, вновь заговорил хриплым голосом:

— Да, я знаю, между нами есть недоговоренность, чтобы не сказать больше. Я даже спрашиваю себя, не хотел ли… месье (кивком головы он указал на Коплана) меня проверить, дав заряженный пистолет.

Он вытащил оружие из кармана, бросил его на диван.

Пораженные, Фельдман и Клодин смотрели на своего товарища по заключению, ничего не понимая в его поведении.

Неподвижные Фабиани и Коплан молчали.

Д'Эпенуа мрачно заговорил, глядя на виски, дрожащее в его стакане на высоте лица.

— Я догадываюсь о ваших рассуждениях. Рассуждениях логичных и безупречных. Если Фабиани провалился, значит, выдал его я. Это правда. Я открыл его имя, указал адрес. Непростительная ошибка, по золотым правилам разведки караемая смертью.

И как будто чтобы опередить вопрос, он добавил:

— Нет, я действовал не под пыткой. Я заговорил добровольно.

Собеседники, включая Хасана, образовали вокруг него кружок. Коплан, оставив Клодин, медленно сел на диван.

— Вот что произошло, — продолжил д'Эпенуа более твердым голосом, оставляя виски нетронутым. — В Мосуле, в вечер моего приезда, два иракских офицера приставили мне к спине пистолеты и заставили сесть в машину… Полчаса спустя они доставили меня в какой-то дом, подвели к человеку с благородной внешностью, сказавшему мне примерно следующее: «От некоего Халида Рашира мы знаем, что французские спецслужбы владеют магнитофонной записью, крайне опасной для некоторых офицеров. Мы хотим воспрепятствовать передаче ее властям, временно управляющим еще страной. Значит, вы устроите нам встречу с вашим начальником». Я, разумеется, наотрез отказываюсь. Как будто ожидая такого ответа, он показывает мне то, что держал в рукаве, но прежде говорит: «Халид и вы сами изъяты из оборота. Марта Ланже в заключении в Багдаде, Макс Фельдман тоже. Ваша сеть уже разорвана. Я мог бы принудить вас говорить, убивая одного за другим ваших коллег, например. Но такие методы мне противны, и я хочу обратиться к вашему здравому смыслу…»

Коплан закурил сигарету, не сводя глаз с Эктора д'Эпенуа. Эта история интересовала его в высшей степени, по причине, о которой не задумывались ни Фабиани, ни сам д'Эпенуа.

Хасан, не желавший упускать ни единого случая, чтобы поучиться, тихо сидел в углу комнаты. А Клодин смотрела на Коплана.

Атташе посольства, отпив глоток виски, продолжил свой рассказ:

— Поскольку я никак не реагировал на его слова, тот человек мне сказал: «Я не могу открыть некоторые факты, неизвестные вам, которые, несомненно, изменят ваше мнение. Наша революция не стремится ни разорвать отношения с западными странами, ни повредить их интересам. Она направлена против бездарной клики продажных политиканов, ненавистных народу, но защищаемых королем. Наше дело победит, это бесспорно. Однако при одном условии: если не будет вооруженной интервенции иностранной державы, которая придет на помощь существующему режиму. Вот почему мы установили сверхсекретные контакты с некоторыми правительствами. В частности с французским».

Фабиани поискал глазами Коплана, но тот этого не заметил. Он буквально пил слова Эктора.

— Нечего вам говорить, — продолжал тот, обводя взглядом своих слушателей, — что эта новость повергла меня в шок. Но продолжение удивило меня еще больше. Мой собеседник, улыбаясь моему изумлению, закончил так: «Мы получили заверения в обмен на наши собственные обязательства, что ничего не будет предпринято для срыва наших планов. Это было обещание, а не гарантия. Так что факт, что вы сделали эту запись, был плохим предзнаменованием. Мы решили соблюдать секретный договор, взяв несколько заложников, в данном случае агентов, действующих на нашей территории в пользу Франции. Элементарная предосторожность, не продиктованная никакой враждебностью. Мы просто хотим подержать вас под замком в критический период, предшествующий государственному перевороту. Я бы даже сказал, что эта мера обеспечивает безопасность вам всем. Вот почему я прошу вас, в интересах как вашей, так и моей страны, дать нам возможность войти в контакт с вашим шефом. Теперь, если вы хотите посмотреть фотокопию документа, подписанного в Париже, вот она…»