А. Квиннел - Во имя отца

— Кунг — это просто гений нашего времени, к тому же очень радикальный. К его главному тезису, наверное, присоединилось бы приличное количество ваших священников.

— Да? — спросила она с явной скукой, но Мирек этого как будто не заметил.

— Конечно. Это очень увлекательно. Видишь ли, Кунг считает, что обет безбрачия и целомудрие два совершенно разных понятия. Все служители церкви, конечно же, должны подчиняться правилам, представляющим их своеобразный кодекс чести. И изменить это может только личная булла папы, которая разрешает им обратное. Кунг считает, что обет безбрачия, который был принят церковью тысячу шестьсот лет назад, означает только то, что служители церкви, подчиняющиеся этому обету, всего лишь не могут сочетаться с кем-либо законным браком. Но он не считает, что этим обетом запрещается секс. Если священник или монахиня женятся, то они автоматически нарушают свой обет безбрачия и не могут более оставаться служителями церкви. А вот если священник или монахиня вступают с кем-либо в половую связь, то они могут замолить свои грехи перед богом.

Он взглянул на Аню:

— Тебя это не интересует?

— Честно говоря, не очень.

Она захлопнула книгу и положила ее на прикроватную тумбочку. Свет выключался с помощью шнура, свешивающегося с потолка. Она дотянулась до него и дернула. Мгновенно все покрылось кромешной тьмой, и Аня сказала:

— Давай попробуем заснуть побыстрее.

Улегшись поудобнее, она услышала тихий смех на соседней подушке. Она взбила свои подушки. Он сделал то же самое. Она отодвинулась от него как можно дальше. Мирек не спеша улегся поудобнее. В течение минут двадцати ничего не было слышно, затем Мирек зевнул и повернулся к ней. Аня почувствовала, как участилось его дыхание. Она вся сжалась в комок от прикосновения его руки к ее бедру. Мирек медленно провел рукой по ее ягодицам. Аня с силой оттолкнула его руку. Он повернулся на другой бок и засопел. Прошло еще двадцать минут. Аня стала засыпать. Тут Мирек вновь повернулся к ней. На этот раз его рука начала свой путь от талии и выше. И опять Аня с силой отбросила его руку.

— Ты меня не обведешь. Я же знаю, что ты не спишь, так что прекрати все это.

Он лег на спину, больше не прикидываясь спящим. Шторы были плотными, так что в комнате стояла кромешная тьма. Минут через десять Мирек спокойно сказал:

— Аня, ничего, если я помастурбирую?

Она отпрянула в сторону, рукой пытаясь нащупать шнур. Наконец дотянулась до него и дернула. Мирек прикрыл глаза ладонью, чтобы защитить их от неожиданного яркого света. Из-под руки он сказал:

— Знаешь, ты просто-напросто не понимаешь многих вещей о мужчинах. Да это, собственно говоря, и неудивительно. Так что ты лучше послушай меня. Я очень возбужден, и это понятно. А когда мужчина возбужден, он затем получает либо облегчение, либо боль в яичках. Их еще называют «орехи любовника». И сейчас со мной происходит как раз это. Так что я не могу заснуть.

Она внимательно посмотрела на него, задыхаясь от гнева, затем спустила ноги на пол и потянулась к подушке.

— Делай все, что хочешь, животное! Я лично спускаюсь вниз и буду спать в кресле.

Он подвинулся к ней и сжал ее руку.

— Нет-нет, не уходи! Я не стану этого делать.

Она попыталась высвободить свою руку, но он держал ее очень крепко. Как бы извиняясь, он сказал:

— Аня, успокойся, я обещаю, что не стану этого делать и не стану к тебе прикасаться. Тебе не придется спать в кресле. Если ты хочешь, я пойду вниз, но там я тоже не засну, потому что там холодно.

Она попыталась вырваться, но он не отпускал ее:

— Аня, пожалуйста, не надо. Я не буду тебя трогать. Я клянусь памятью своей матери.

Он уже не прикрывал глаза. Она посмотрела в них и поверила ему.

Опять темнота и тишина в течение десяти минут. Затем опять раздался его голос:

— В этом нет ничего плохого. Просто старые заблуждения накладывают на это табу, но в общем-то мастурбация — это не такая уж и плохая вещь. Доктора, психиатры скажут тебе то же самое.

Она гневно зашептала:

— Ты же клялся именем своей матери!

— Я обещал не трогать тебя, и я не стану этого делать до тех пор, пока ты сама этого не захочешь.

Она заткнула уши, но его голова была очень близко и голос звучал совсем рядом:

— Ты никогда не пробовала этого? Лежа на своей кровати в келье, опуская руку все ниже и ниже, лаская себя пальцем?.. А может, ты пользовалась свечой?

Что-то в голове у нее взорвалось. Он почувствовал ее неожиданное движение. Зажегся свет, на миг опять ослепив его. Она стояла у кровати, рыдая от гнева и презрения к нему, тяжело дыша.

— Хорошо, хорошо! Ты хочешь увидеть обнаженную монашку? Хорошо!

Она нагнулась и подняла подол своей ночной рубашки сначала до талии, а затем сняла ее через голову, швырнув на пол. Под ночной рубашкой Аня носила кружевной белый лифчик и маленькие голубые трусики. Она расстегнула лифчик на спине, бросив его тоже на пол. Голос у нее начал срываться:

— Ты хочешь увидеть голую монашку? Смотри же, смотри!

Она спустила трусики, вся дрожа, затем перешагнула через них и выпрямилась. Ее грудь высоко вздымалась, в глазах у нее было бешенство.

— Смотри же, Скибор. Вот тебе обнаженное тело монашки, если это то, чего ты хотел. Хочешь его почувствовать? Почувствовать обнаженное тело монашки?

Аня обошла кровать и оказалась прямо перед ним. Она махнула на него рукой:

— Почувствуй тело монашки! Войди в тело монашки, если ты так хочешь этого!

Он оперся на локти. В голове у него был полный беспорядок. То, чего он хотел, было в десяти сантиметрах от него. Он чувствовал ее запах. Его глаза поднимались все выше и выше. Возбуждение в нем возрастало. Свободная рука его, чисто инстинктивно, двигалась по ее телу все выше: от живота к высоко вздымающейся груди. И тут взгляд его достиг ее лица. По щекам девушки ручьями текли слезы, рот был открыт, а губы дрожали так же, как и все тело. Ее глаза были сужены и в них можно было видеть только нестерпимую боль. Сквозь слезы Аня простонала:

— Делай, что хочешь, но, господи, перестань глумиться надо мной!

Его рука моментально упала, он повалился обратно на кровать и закрыл глаза руками так, как будто хотел остаться слепым на всю жизнь.

На рассвете лучи света проникли в комнату даже через плотные занавеси, неясно осветив кровать. Мирек лежал на правом боку, у самого края кровати. Аня лежала посередине, на левом боку, ее рука покоилась у Мирека на талии. Они оба крепко спали.

Она проснулась через час после рассвета, слабо осознавая происходящее. Сквозь остатки сна Аня смутно поняла, что лежит рядом с Миреком. Она вся сжалась в комок и вспомнила, что ночь была достаточно холодной. Наверное, во сне она инстинктивно потянулась к теплу человеческого тела.