Жерар Вилье - Досье Кеннеди

Мариза съежилась на постели, одетая лишь в ночную рубашку, к тому же задравшуюся до подмышек. У нее была маленькая острая грудь, худые ноги и веснушчатая кожа. Малко еще не успел закончить осмотр ее достопримечательностей, как Мариза судорожно вцепилась в него и повалила на кровать.

— Спасите меня! — истерически взвизгнула она, глядя на него расширенными, словно от наркотиков, глазами.

Малко встряхнул ее за плечи:

— В чем дело? Где Голдман?

Она вздрогнула.

— Котик? Не знаю... Когда я проснулась, дверь была открыта, а он исчез. Я вышла в коридор, а там стояла толстуха. Она схватила меня за шею...

Действительно, на шее у нее остались синеватые кровоподтеки.

Все стало ясно: Голдман решил забрать чемоданчик, но по дороге его перехватили. Дело попахивало убийством.

— Я поищу его, — сказал Малко, — а вы оставайтесь здесь.

— Нет! — в ужасе воскликнула Мариза.

Малко попытался выпрямиться, но девушка повисла на нем и не отпускала от себя.

— Черт с ним, с котиком, я боюсь, боюсь!

Малко уже почти освободился от рук, обвивших его шею, когда с порога донеслось:

— Швайнхунд! [1]

На них надвигалась Александра — в наряде, состоявшем только из галифе и длинных светлых волос. Глаза ее метали молнии. Мариза предусмотрительно отпустила Малко и стала подыскивать оружие для защиты. И вовремя: австрийка уже бросилась вперед, выпустив когти.

— Значит, ты бросил меня среди ночи и побежал трахать эту вешалку?!

Мариза не владела немецким, но прекрасно уловила смысл сказанного. Она сжала кулаки и приготовилась стоять насмерть.

Малко решил, что сейчас никак не время давать разъяснения, безжалостно бросил Маризу к ногам разъяренной Александры и бросился к двери, успев получить на ходу довольно чувствительную царапину. Нужно было спасать Голдмана. Мариза уже схватила с ночного столика серебряную расческу с длинной рукояткой.

— Да я тебе глаза вырву, потаскуха! — зашипела Александра.

Малко побежал по коридору. Пусть Александра думает, что все дело в девчонке. Так проще. Но куда же подевался Кризантем? Он недолго терялся в догадках: турок появился на лестнице с пистолетом в руке. Глаза его едва не вылезали из орбит.

— Они меня придушили! — возмущенно сообщил он. — Я услышал шорох, выглянул в коридор. Толстяк стоял у двери, прижавшись к стене. Он обхватил меня сзади руками, а впереди, как из под земли, появилась его женушка, и они вдвоем стали меня душить. Я хотел ее укусить, но потерял сознание. Очнулся я на своей кровати...

— Пойдем в разные стороны, — сказал Малко. В этот момент из западного крыла донесся нечеловеческий вопль. Кризантем и Малко бросились туда. Им пришлось спуститься вниз и выбежать на улицу, поскольку прямого сообщения между корпусами не было. Нежилое западное крыло представляло собой прямоугольную постройку с прилегающей к ней башней.

Через минуту они были на месте. На первом и втором этажах никого не было. Крик повторился снова, перейдя в протяжный стон.

Он доносился из закрытой комнаты третьего этажа. Едва Кризантем и Малко приблизились к двери, как она распахнулась, и снова послышался вопль, а затем — кошмарный хрип.

— Входите же, дорогой SAS, — раздался голос Стефана Грельски.

Серж Голдман лежал на спине посреди пустой комнаты. Грета Грельски восседала у него на груди, спиной к Сержу. Ее огромный зад частично скрывал лицо продюсера, но оставшаяся часть лица представляла собой жуткое зрелище: левый глаз Голдмана вывалился из орбиты на окровавленную щеку. Ноги несчастного слабо подергивались.

Голубые глаза Греты сохранили прежнее безмятежное выражение, но она твердой рукой направила на Малко и Кризантема пистолет «П-38» с цилиндрическим глушителем, казавшийся в ее толстых пальцах детской игрушкой.

— Прошу вас подождать несколько минут, — проворчал Грельски, державший в зубах толстую сигару, — пока мы закончим нашу беседу.

В левой руке у него тоже был пистолет, а в правой — довольно необычное оружие. Малко узнал одно из старых копий, украшавших стены холла в его замке. Острие копья было испачкано кровью.

Грельски подмигнул Малко:

— Не будем нервничать. Это всего лишь светская беседа.

Он закрыл дверь ногой и повернул ключ в замке.

Малко и Кризантем не опустили оружия. Малко колебался. Конечно, можно открыть огонь. Двое против двоих — получится четыре трупа. С Голдманом — пять. И на этом — точка. Но тут у Малко мелькнула не совсем пристойная мысль: сейчас Грельски заставит Голдмана говорить, и он, Малко, сможет извлечь из этого пользу для себя.

Грельски медленно подошел к Голдману и наклонился над ним. Малко прислушался: Грельски задавал вопросы на иврите.

Голдман слабо покачал головой. С печальным вздохом Грельски воткнул копье в пол, вынул изо рта сигару и потушил ее о шею Голдмана. Тот пронзительно закричал.

Грельски достал зажигалку «зиппо», снова зажег сигару и погасил ее о то же самое место. Он повторил эту процедуру еще несколько раз. Малко едва сдерживался, чтобы не выстрелить. Шея несчастного на месте ожога почернела и кровоточила. По комнате распространился тошнотворный запах.

Но Голдман открывал рот только для того, чтобы закричать. Сидящая на нем Грета наблюдала за происходящим ясными голубыми глазами и с невинной улыбкой, напоминая ужасную карикатуру на Джоконду.

Стефан Грельски выбросил сигару и что-то снова сказал своей жертве на ухо. Голдман с трудом повернул голову и плюнул ему в лицо. Малко не поверил своим глазам: это сделал он, затравленный перепуганный кролик!

Грельски невозмутимо вытер плевок, полез в карман и вынул оттуда штопор с деревянной ручкой. Он, тяжело дыша, присел на корточки возле Голдмана, одной рукой прижал к полу его голову, а другой вставил штопор в левую ноздрю и, вращая, надавил. Малко оцепенел. Он знал, что в глубине ноздрей расположены чрезвычайно хрупкие хрящи со множеством нервных окончаний.

Голдман приглушенно взвизгивал. Грельски нажал сильнее, и продюсер испустил нечеловеческий вопль.

— Так...

Грельски пощечиной привел продюсера в чувство и выжидающе наклонился к его лицу.

На этот раз губы несчастного зашевелились. Голдман заговорил. Малко не удивился: существует предел страданиям, который никто не может преодолеть. Малко мысленно поклялся, что Грельски будет радоваться недолго.

Тем временем толстяк выпрямился. Глаза его возбужденно блестели.

— Прошу прощения, герр Малко, я ненадолго отлучусь.

Пистолет Греты по-прежнему находился в состоянии боевой готовности. Грельски быстро пошел к двери, вынул ключ, вышел и запер комнату снаружи. Никто не произнес ни слова. Голдман отрывисто стонал. Из носа у него струилась кровь.