Богомил Райнов - Умирать — в крайнем случае

— Мне не нужно ничего представлять. Я знаю. И если вам описать отдельные приграничные зоны, сигнальные установки и прочие методы охраны, вы и сами поймете, что проекты мистера Майка — фантастика чистой воды.

— Я сказал, что считаю самым уместным организовать переброску по воздуху, а не через ваши установки, — напоминает Милев.

— Помолчите, — прерывает его Дрейк, правда не повышая тона. — Будете говорить, когда вас спросят.

— По воздуху — дело другое, — признаю я. — То есть другой роман, не менее фантастический. Я уже сказал, что вдоль границы существуют зоны, каждую из которых тем или иным образом надо преодолеть. Только никто вас туда не пустит. Население все время начеку, не хуже пограничников. Конечно, если «по воздуху» означает пролететь над страной, тогда дело другое. В таком случае придется проанализировать состояние ее военно-воздушных сил.

— Значит, по-вашему, реального решения нет? — спрашивает Дрейк.

— Этого я не говорил, сэр. Я только говорю, что проект, который мы сейчас обсуждаем, — фантастический проект.

— Не уклоняйтесь от моего вопроса, Питер! — рычит шеф.

— Я не уклоняюсь. Просто сейчас я не готов дать ответ.

— Хорошо. Что вы еще скажете?

— Ничего, разве что на второй границе нас ждут те же трудности. И от всех этих приграничных праздников с точки зрения контрабанды мало толку.

— Если хотите возразить, Майк, сейчас самое время.

Но Милев уже овладел собой.

— Какие там возражения! Это просто болтовня.

— Которую можно проверить, — уточняю я. — И которую может подтвердить любой человек, знакомый с системой пограничного контроля в Болгарии.

— Это болтовня! — повторяет Милев. — Я уже сказал, что берусь осуществить свой проект. А раз я обещаю…

— Кто еще выскажется? — спрашивает шеф. — Вы, Райт?

Красавчик проводит длинными пальцами по длинным волосам и замечает:

— Мне кажется, что мы вынуждены выбирать между одними голыми заверениями и другими голыми заверениями. А это нелегко.

— Только что вы говорили не об уверениях, а о реальности, — напоминает Дрейк.

— Я не имел в виду связи Майка в Мюнхене, а не положение на границе.

— Ларкин?

Ларкин молчит, будто не слышит. Проходит немало времени, прежде чем он открывает рот.

— Когда мистер Питер будет готов ответить на вопрос, тогда я выскажусь.

— Значит, вы считаете, что проект Майка вообще не стоит обсуждать?

Ларкин снова устремляет в пространство тяжелый взгляд, и когда ему надоедает рассматривать обои на стене, роняет:

— Товар, о котором мы говорим, стоит крупных денег, Дрейк.

Я наблюдаю за ним украдкой и все время спрашиваю себя, уж не обманываюсь ли я. Но нет, я не обманываюсь. То есть я действительно буду страшно удивлен, если окажется, что я обманулся. Это непроницаемое лицо, эта недоверчивость, которая запрятана где-то глубоко, но которая есть вторая натура, выдают в нем полицейского. И этот взгляд, который избегает вашего взгляда, но внимательно изучает вас, если вы смотрите в другую сторону; и привычка говорить как можно меньше и только самое необходимое; и хорошо скрытое напряженное внимание, с которым он ловит каждое чужое слово, — все это выдает в нем полицейского.

— Ну ладно, — вздыхает Дрейк и встает, бросая тоскливый взгляд на тележку с бутылками. — Пока хватит!

Мы тоже встаем. Я направляюсь к двери и жду, что вслед мне прозвучит естественная в данном случае фраза: «Питер, вы останьтесь». И она действительно звучит, но касается не меня:

— Ларкин, я попросил бы вас остаться.

Уже второй час, и ресторан почти пуст. Я сажусь у самого окна, чтобы оттуда понаблюдать за кафе по ту сторону улицы, которое я так часто изучаю изнутри. Я только что заказал телячью отбивную, заказ принял Джованни, бакенбарды которого напоминают пару отбивных, как вдруг за спиной раздается знакомый голос:

— Можно сесть с вами?

Когда человек в чужой стране слышит родную речь, ему положено умилиться или прослезиться. Но я почему-то ничего такого не чувствую.

— Конечно, пожалуйста, садитесь.

Майк садится напротив меня, берет меню и начинает изучать его с таким сосредоточенным видом, будто это не меню, а Хартия прав человека. Это меню он давно знает наизусть, и всем заранее известно, что он закажет бифштекс с макаронами, по-болонски или по-милански, но ритуал есть ритуал.

— Джованни, будьте добры, бифштекс по-милански! И кьянти, как всегда.

Обед проходит в полном молчании, и я уже решаю, что Майк отказался от намерения разговаривать со мной, но он отодвигает тарелку, облокачивается на мраморный столик и заявляет:

— Ну и глупо же получилось, а?

— Что именно вы имеете в виду?

— Да вот, недавно. Двое болгар сцепились на потеху этих англичан…

— Да, в самом деле…

— …вместо того, чтобы заранее сесть, поговорить по-человечески и все уточнить.

— В самом деле, — снова соглашаюсь я.

— Но откуда мне было знать, что Дрейк именно сегодня соберет военный совет! А что касается вас, то я думал, что вас просто хотят использовать там, на месте… И согласитесь, что всякие пограничные зоны и сигнальные установки — совсем не мое дело.

— Да-да, естественно.

Мы пьем кофе, Милев продолжает пространно рассуждать о том, как все могло бы получиться по-другому, если бы мы заранее могли договориться; но ничего нового не прибавляет. Я же ограничиваюсь тем, что время от времени киваю в знак согласия, чтобы не слишком повторяться.

Мы расплачиваемся и направляемся в сторону «Аризоны», но на полпути Майк останавливается и предлагает:

— Пожалуй, лучше всего зайти сейчас ко мне и все как следует обдумать.

— Куда нам спешить. Откровенно говоря, сейчас я предпочел бы вздремнуть.

Он взглядывает на меня, будто проверяя, не шучу ли я, и внезапно меняет тон, переходя на «ты»:

— Вздремнуть? Да ты в своем уме? Да ведь пока мы тут с тобой прохлаждаемся, Дрейк, может быть, уже решает нашу судьбу?

— Так уж и судьбу…

— Слушай, ты или валяешь дурака, или слишком наивен. Да ты вообще имеешь понятие о том, что за человек Дрейк? Для него пустить в человека пулю — все равно что поздороваться.

Я осматриваю улицу, почти пустую в это время, потом кидаю беглый взгляд на парадное, у которого остановил меня Милев, — неприглядное и полутемное, не внушающее никакого доверия.

— Хорошо, — уступаю я. — Раз вы считаете, что нельзя терять времени…

Следом за Майком я иду по неопрятной лестнице с полустертыми ступеньками. На втором этаже он открывает своим ключом дверь квартиры и вводит меня в гостиную. Обстановка здесь напоминает мою собственную, гостиничную, с той разницей, что мебели побольше и сама она поновее, а окно выходит в задний двор, загроможденный ржавым железом.