Лоуренс Блок - Восемь миллионов способов умереть

— Вот как обстоят дела, Мэтт. Я не проститутка. Я просто занимаюсь проституцией. И знаете, есть худшие способы прожить какой-то период жизни.

— Несомненно.

— У меня много свободного времени, удовольствий и развлечений. Я много читаю, хожу в кино и музеи. Чанс любит водить меня на концерты. Знаете байку про слепых и слона? Один из них хватает слона за хвост и говорит, что это змея, другой хлопает его по заду и утверждает, что это стена.

— И что же?

— Мне кажется, что Чанс — это слон, а все его девушки — слепые. Каждая из нас видит в нем свое.

— И, конечно, у вас в квартире есть африканская скульптура?

У нее была одна статуэтка, примерно дюймов тридцати в высоту. Маленький человечек с пучком прутьев о руке. Фигурка была инкрустирована синими и красными бусинками и мелкими, очень красивыми ракушками.

— Мой домашний божок, — объяснила она. — Фигурка из Камеруна. Знаете, как называются эти раковины? Каури. Первобытные племена африканских и азиатских стран использовали их вместо денег. Нечто вроде швейцарского франка первобытного мира. Видите, какая форма? Я подошел и посмотрел.

— Напоминают женские прелести, верно? То, что мужчины покупают и продают. Хотите еще сыра?

— Нет, спасибо.

— А коки?

— Нет.

— Что ж, — сказала она, — если вам что-нибудь еще понадобится, дайте мне знать.

Я вышел из подъезда, когда к обочине подкатило такси и из него вылез пассажир. Я занял освободившуюся машину и назвал адрес своей гостиницы.

Дворники не работали. Водитель был белый, хотя машина, вероятно, принадлежала не ему — за щиток у ветрового стекла была засунута лицензия, где на фотографии красовался чернокожий. Внизу приписка: «Не курить — водитель аллергик». В салоне воняло марихуаной.

— Ни черта не видно! — проворчал водитель.

Я откинулся на спинку сиденья и расслабился — движение всегда доставляло мне удовольствие.

Из вестибюля позвонил Чансу, затем поднялся к себе в номер. Минут через пятнадцать он перезвонил.

— ОСЛЗ — СВД, — сказал он. — Нет, ей-богу, мне это нравится! Ну, и в какие же двери вы сегодня стучали?

— Во многие.

— И?..

— У нее был любовник. Он покупал ей подарки, и она ими хвасталась.

— Перед кем? Перед другими девушками?

— Нет. И это доказывает, что она хотела сохранить свою связь в тайне. Ее соседка рассказала мне о подарках.

— И эта же соседка забрала котенка?

— Верно.

— ОСЛЗ — СВД! Черт, смотрите-ка, сработало! Искали пропавшего котенка, а напали на след. Что за подарки?

— Меха, драгоценности.

— Меха... — протянул он. — Вы, что же, имеете в виду кроличий жакет?

— Она говорила, он из норки.

— Крашеный кролик, — сказал он. — Я купил ей этот жакет, причем выбирали мы вместе. Прошлой зимой. Соседка говорит, что это норка, надо же! Хотел бы я продать этой соседке пару таких же норок! Можно было бы неплохо заработать.

— Ким говорила, что это норка.

— Кому, соседке?

— Мне. — Я закрыл глаза и представил ее за столиком у «Армстронга». — Сказала, что приехала в город в хлопковой курточке, а теперь носит настоящую норку, но с удовольствием променяла бы ее на ту курточку, если бы можно было вернуть эти годы.

Он громко расхохотался.

— Крашеный кролик! — повторил он. — Стоит, конечно, подороже, чем та тряпка, что была на ней в автобусе. Но, поверьте, не целое состояние. И никакой любовник ей ничего не покупал, потому что жакет купил я.

— Что ж, тогда...

— Разве что я и есть тот приятель, о котором идет речь.

— Допустим.

— И еще вы сказали, драгоценности. Все это полный бред, дружище. Вы видели, что лежит у нее в шкатулке? Там нет ничего ценного.

— Знаю.

— Фальшивый жемчуг, дешевое колечко. Единственную красивую вещь подарил я. Может, вы заметили браслет?

— Из слоновой кости?

— Да, из бивня слона. Очень старая слоновая кость, инкрустированная золотом. Застежка и петля тоже золотые. Правда, золота там не так много, но золото — оно всегда золото, верно?

— Вы купили ей и этот браслет?

— Да, достал за сто долларов. Вообще-то в магазине такая вещица может стоить все триста. А может, и больше. Да еще поди найди такую красивую.

— Краденый?

— Ну, скажем, так: чека у меня нет. А парень, который продал его мне, не говорил, где он его взял. Сказал только, что хочет за него сотню. Надо было забрать его, как и ту фотографию. Послушайте, я купил его только потому, что он мне понравился. Но не самому же мне его было носить? Я подумал, что он будет неплохо смотреться на ее руке. И отдал ей. Ну, вот. И вы до сих пор считаете, что у нее был любовник?

— Думаю, да.

— Тем не менее уже не так в этом уверены, верно? Или это просто голос звучит у вас устало. Вы устали?

— Да.

— Слишком много дверей, да?.. Так чем еще, по-вашему, занимался этот ее любовник, помимо того, что дарил ей все эти несуществующие подарки?

— Заботился о ней, полагаю.

— О, черт! — буркнул он. — Но ведь и я тем же самым занимался. Что мне еще оставалось, как не заботиться об этой девушке?

Я растянулся на постели и уснул, не раздеваясь. Я стучался в слишком многие двери, говорил со слишком многими людьми. Еще надо бы повидаться с Санни Хендрикс. Я звонил ей и сказал, что зайду, а вместо этого уснул. Мне снилась кровь и женские крики, и проснулся я весь в поту и с каким-то металлическим привкусом во рту.

Принял душ, оделся. Проверил номер телефона Санни, записанный в блокноте. Спустился в вестибюль и позвонил. Никто не снял трубку.

Я испытал нечто похожее на облегчение. Взглянул на часы и отправился к Святому Павлу.

Сегодня выступал какой-то тип с тихим голосом, редеющими светло-каштановыми волосами и мальчишеской физиономией. Я принял его за банковского служащего.

Но он оказался убийцей. Он был гомосексуалистом и как-то ночью, в пьяном беспамятстве, убил своего любовника: нанес ему тридцать или сорок ударов кухонным ножом. Он утверждал, что почти ничего не помнил, что то впадал в забытье, то выходил из него и видел, что держит в руках нож, а потом снова проваливался в тьму. Отбыл семь лет тюремного заключения в Аттике, вышел и вот уже три года, как не пьет.

Слушать его было страшно. Я никак не мог разобраться, какие чувства он у меня вызывал. И не знал, радоваться мне или сожалеть о том, что он жив и теперь на свободе.

В перерыве я разговаривал с Джимми. Может, выступление этого гомика так повлияло на меня или не оставляли мысли о смерти Ким, но неожиданно для себя я вдруг заговорил обо всем этом насилии, преступлениях, убийствах.

— Знаешь, меня уже все это просто бесит, — сказал я. — Стоит раскрыть газету, и тут же натыкаешься па разные ужасы. Доконали уже!

— Слыхал анекдот — из серии врачебных? — спросил Джимми. «Доктор, как начну вот тут ковырять — сразу так больно!» — «А вы не ковыряйте!»