Стивен Марлоу - Риск — мое призвание

Я чертовски хотел избавиться от нее, потому что чувствовал, что сегодня вечером опять начнут выскакивать всякие сюрпризы, которые, если уж они принялись делать это, вылетают с треском, ну прямо как шутихи в китайский Новый год. Но что, черт возьми, я мог поделать? Без меня она наделала бы еще больших глупостей, чем со мной. По крайней мере, здесь я буду иметь возможность за ней приглядывать.

Я вздохнул и сказал:

— Пэтти, тебе лучше называть меня Четом.

Ее рот растянулся в улыбке, глаза засветились, и она вдруг стала удивительно хорошенькой.

— О, Чет! — воскликнула она. — Дай-ка я тебя поцелую!

В ней было что-то настолько изощренно манящее, что я решился и сказал:

— Ну-ка.

Начало поцелуя было таким же изощренным, как и она сама. Ее руки плотно сплелись вокруг моей шеи, губы покорно раскрылись, и я ощутил их, живые и горячие, под своими губами. Затем она издала тот же всхлипывающий звук, разомкнула объятия, отступила от меня и сделала кое-что. Я никогда в жизни не видел, чтобы так поступала женщина, хотя однажды был свидетелем того, как это сделал мужчина. Его отыскали пьяным и сообщили, что его жена умерла, когда врачи пытались извлечь с помощью кесарева сечения ребенка во время родов.

Пэтти Киог поднесла к лицу свои маленькие твердые кулачки и изо всех сил ударила себя по скулам. Ее глаза наполнились слезами от тумака, которым она себя наградила, а, может быть, и от чего-то еще. Пэтти уселась на кровать, достала из сумочки губную помаду и тщательно подкрасила губы. Приведя себя в порядок, она спросила:

— Может пойдем перекусим, пока газета еще не вышла?

Пообедав в открытом кафе на первом этаже гостиницы, мы заказали кофе с бренди и стали ждать, когда привезут вечерние газеты. Мы поболтали о погоде, которая была жаркой и влажной, потом — о Семи Холмах, рейнском ущелье и замке неподалеку, где давным-давно некоего архиепископа сожрали мыши. Мы до дыр зачитали рекламные объявления туристических агентств, но чувствовалось, что и у Пэтти, и у меня на уме было совсем другое. Мы глазели на проходивших мимо нас жителей Бад-Годесберга: мужчины большей частью были стройные и хорошо сложены, внешне напоминая своих французских соседей из-за реки, женщины же, как правило, — широкобедрые, светловолосые и одеты, как нам показалось, слишком тепло для такой погоды.

Потом мы увидели, как подъехал грузовик марки «Мерседес-Бенц». Пэтти сжала мою руку, когда мальчишка в кузове что-то прокричал, а потом вынес, прижав к груди, перевязанную кипу газет, которая, должно быть, весила побольше, чем он сам, и свалил ее на тротуар. Второй пацан, появившийся из вестибюля отеля, разрезал ножом бечевку, ухватил из кипы пачку газет и утащил ее в кафе. — Ну что, может, хватит рассиживаться, — произнесла Пэтти с отчаянием в голосе. Я улыбнулся и встал. Она ответила мне той мимолетной улыбкой, зафиксировать которую была способна лишь высокоскоростная «Лейка». Заплатив за газету двадцать пфеннигов, я разложил ее на столике.

Материал занимал целую газетную полосу. Вильгельм Руст на фото, снятом, наверное, лет двадцать назад, при Железном кресте и прочих регалиях выглядел как самая блестящая ницшеанская мечта.

— Ой, смотри, — воскликнула Пэтти, — материал подписан самим Бронфенбреннером!

— Это здесь написано? — осведомился я. Я не был силен в готических шрифтах, поэтому Пэтти стала читать вслух.

Это звучало даже сильнее, чем было задумано Ферге. Оказывается, я не только спас жизнь Вильгельму Русту — я был его лучшим другом еще до поджога рейхстага. Я находился в Германии по конфиденциальному делу, а Herr Бронфенбреннер преподнес это как тайную миссию. Меня, якобы, было невозможно найти, чтобы получить комментарий при подготовке материала, но остановился я в отеле «Шаумбургер Хоф» в Бад-Годесберге. Валяйте, ребята, приходите, хоть по одному, хоть все сразу. Вход свободный.

Лицо Пэтти сияло. Она еще раз перечла материал про себя. В ее глазах мерцали звезды.

— Чудо, — прошептала она. — Чет, это просто чудо! Если не это, то уже ничто не поможет нам влезть в самую заваруху.

— Похоже, что Herr Бронфенбреннер верит каждому слову из того, что здесь напечатано, — заметил я.

— Но ведь все это — правда?

— Скажем, что-то около. Еще выпьешь?

— Нет. О, нет! Пойдем лучше в номер, а то мы их пропустим.

По счету я заплатил двадцать марок.

В номере Пэтти сразу же прошла к окну и принялась смотреть на улицу. У меня создалось впечатление, будто она ожидала, что Штрейхеры приедут на том же грузовике, который развозил газеты.

К четырем часам ее энтузиазм начал иссякать.

— Что же они задерживаются? — заметила она.

Часам к пяти Пэтти заметно помрачнела.

— Они, верно, газет не читают, — предположила она.

В то время, как она стояла, таращась в окно, я ждал, лежа на кровати, и даже слегка вздремнул. Думаю, что она презирала меня за это.

В полседьмого я заикнулся об ужине. Она резко повернулась, оставив свой пост ровно настолько, чтобы бросить мне:

— Как ты можешь в такой момент думать о пище?! — и опять прильнула к окну.

Я заказал в номер мясное ассорти с пивом. Пэтти стояла, не оборачиваясь, но прислушивалась к тому, чем занимался я. В восемь часов се плечи заметно поникли.

Этот парень появился в восемь сорок, и Пэтти даже не увидела его в окно.

В дверь постучали. Пэтти резко обернулась. Ее «Люгер» был засунут у меня за поясом. Я чувствовал себя в относительной безопасности, но испытывал более чем относительное любопытство. На парне была маленькая круглая шапочка грязно-желтого цвета, украшенная пурпурно-серебряной лентой, и шелковый шарф в таких же пурпурных и серебряных тонах. Он был обут в высокие сапоги, на которые непременно набиваются металлические подковки, хотя я и не слышал их цоканья, когда он шел через холл. Такой тип малого в шапочке вы наверняка встретите где-нибудь в студенческом общежитии на пирушке с подначиванием новичков. Ему было около восемнадцати лет. Безусый еще юнец: прыщавый нос и пухлые щеки, округлившиеся от испуга глаза. Узкие плечи и юношеский жирок на бедрах. Он вытянулся, щелкнул каблуками и произнес:

— Herr Драм?

Я утвердительно кивнул.

— Я из Корпорации, — проорал он. — По поручению заместителя уполномоченного, переданному через фукс-майора, мне оказана честь…

Его голос сорвался, лицо сильно покраснело, и он вспотел. Я поманил его пальцем, и он деревянной походкой прошел в номер. Я закрыл за ним дверь. От него разило пивом.

— Давайте все сначала, — предложил я. — Так что за Корпорация вас направила? Я полагал, что здесь они называются картелями.

— Корпорация, — пояснила Пэтти, — это такое студенческое сообщество, вроде братства.