Дэшил Хэммет - Две мертвые китаянки

Швырнув на землю окурок, я поднялся и вошел в дом, успев рассмотреть в полумраке дешевую, обшарпанную мебель. Мне пришлось дожидаться, пока китаец накладывал на дверь четыре скобы толщиной в руку, а затем навешивал на них замок. После этого он кивнул мне головой и, шаркая ногами, пошел вперед — маленький, сгорбленный человечек с лысой желтой головой и шеей, напоминавшей кусок старого каната.

Из прихожей он провел меня в еще более темную комнату, затем в коридор и вниз, по скрипучим, разболтанным ступенькам. Я ощущал сильный запах затхлой одежды и влажной земли. Некоторое время мы шли в темноте по земляному полу, затем повернули налево, и я почувствовал под ногами бетон. Еще дважды мы поворачивали в темноте, потом по ступенькам из неструганого дерева поднялись в коридор, довольно ярко освещенный электричеством.

Мой провожатый отворил какую-то дверь, и мы прошли через комнату, в которой тлели кусочки ладана и при свете масляной лампы можно было рассмотреть маленькие красные столики, заставленные чашками, а на стене — деревянные таблички, покрытые китайскими иероглифами. Через дверь в противоположной стене мы вступили в полный мрак, так что мне пришлось схватиться за полу просторного голубого халата моего провожатого.

С начала нашего путешествия он ни разу не обернулся, мы не обменялись ни словом. Эта беготня по лестницам вверх и вниз, то влево, то вправо, показалась мне неопасной. Если это тешит старика — пожалуйста! Я был уже изрядно сбит с толку и не имел ни малейшего понятия, где нахожусь. Но я не слишком огорчался. Если они намерены зарезать меня, знание географического положения мне не поможет. А если мне суждено выбраться отсюда живым и здоровым, то все равно, каким путем.

Было еще много блужданий по кругу, восхождений по лестницам и нисхождений вниз и тому подобных глупостей. Мысленно я прикинул, что нахожусь здесь уже добрых полчаса, но никого, кроме своего провожатого, еще не видел.

Наконец я увидел кое-что другое.

Мы шли по узкому, длинному коридору с дверями, окрашенными в коричневый цвет, по обеим сторонам. Все они были закрыты и выглядели в полумраке довольно таинственно. Проходя мимо одной из дверей, я заметил краем глаза тупой блеск металла и темное отверстие в самом центре.

Я молниеносно повалился на пол.

Падая как подкошенный, я не увидел вспышки, но услышал гром выстрела и почувствовал запах пороха.

Мой провожатый моментально обернулся, при этом одна нога выскочила у него из шлепанца. В обеих руках он держал по пистолету, огромному, как лопата. Я схватился за револьвер, не в силах прийти в себя от изумления — как этот маленький старичок мог укрыть на себе такое количество железа!

Два огромных ствола были нацелены в меня. По китайскому обыкновению старичок палил как сумасшедший: тррах! тррах! тррах!

Кладя палец на спусковой крючок, я подумал было, что он промахнулся, но вовремя спохватился и не выстрелил в него.

Он целил вовсе не в меня, а палил в находившуюся за моей спиной дверь, из-за которой стреляли.

Я откатился по полу на значительное расстояние.

Тем временем костлявый старичок закончил бомбардировку двери и подошел ближе. Расстреляв все патроны, он превратил дерево в мелкие щепки.

Дверь распахнулась под тяжестью тела человека, пытавшегося удержаться на ногах и прильнувшего к ней всем корпусом. Труп «глухонемого» Ухла, от которого почти ничего не осталось, повалился на пол, превратившись в лужу крови.

В коридоре замелькали желтые лица, среди которых торчали черные стволы.

Я поднялся на ноги. Мой провожатый опустил свои пушки и гортанным голосом пропел целую сольную арию. Китайцы начали исчезать в дверях, за исключением четверых, принявшихся убирать то, что осталось от Ухла, пораженного двадцатью пулями.

Мой жилистый желтый ковбой спрятал свои пистолеты, в которых уже не оставалось патронов, и подошел ко мне, протягивая руку за моим револьвером.

— Давать это, — вежливо проговорил он.

Я отдал ему оружие. Если бы он потребовал мои брюки, я бы тоже отдал.

Он засунул револьвер под полу своей рубахи, мимоходом глянул на то, что несли четыре китайца, а затем взглянул на меня:

— Не любил его, а?

— Не особенно, — признался я.

— Хорошо. Идем.

И снова начался наш парад вдвоем. По-прежнему продолжая играть в жмурки, мы преодолели еще одну лестницу, сделали несколько поворотов налево и направо, после чего мой провожатый наконец остановился перед какой-то дверью и провел по ней ногтями.

Дверь открыл другой китаец. Однако этот не принадлежал к нашим кантонским карликам — могучий, откармливаемый мясом борец, с бычьим загривком, огромными плечищами, лапами гориллы и кожей толстой, как на сапогах. У создавшего его божества, очевидно, нашлось под рукой достаточно материала, причем первосортного.

Придерживая портьеру, заслонявшую вход, гигант сделал шаг в сторону. Я перешагнул через порог и увидел его близнеца, стоявшего по ту сторону двери.

Комната была просторная и круглая; двери и окна, если они здесь имелись, были прикрыты бархатными портьерами — зелеными, голубыми и серебряными. В большом черном кресле, богато украшенном резьбой и стоявшем за черным инкрустированным столом, сидел пожилой китаец. Лицо у него было круглое, мясистое и хитрое, с космами редкой белой бороды; на голове темная, плотно прилегающая шапочка. Его пурпурное одеяние, тесно охватывавшее шею, было подбито соболем. Мех виднелся сквозь раздвинувшиеся полы, падавшие на голубые сатиновые штаны.

Он не поднялся с места, однако ласково улыбнулся в бороду и наклонил голову, почти коснувшись чайного сервиза, стоявшего на столе.

— Только полная невозможность поверить в то, что особа, исполненная такого божественного великолепия, как ваше превосходительство, соблаговолит терять свое бесценное время на жалкого и ничтожного человечка, удержала вашего покорного слугу от того, чтобы побежать и упасть к вашим благородным стопам, как только я услышал, что отец сыщиков стоит перед моим недостойным порогом.

Это было продекламировано на безупречном английском языке и так гладко, что я сам не сумел бы сказать лучше. Не моргнув глазом, я ждал, что будет дальше.

— Если гроза и ужас преступников удостоит один из моих жалких стульев и соблаговолит доверить ему свое тело, могу поклясться, что стул этот будет затем сожжен, чтобы никто из худших не мог им воспользоваться. А может быть, принц охотников за ворами позволит мне послать слугу в его дворец за стулом более достойным принца?

Я медленно приблизился, мысленно пытаясь составить подходящий ответ. Этот старый козел поднимал меня на смех, доводя до абсурда пресловутую китайскую вежливость. Но такой уж я человек, что готов идти на все — в известных границах.