Лео Мале - Коррида на Елисейских Полях

Кабинет был уютным, с глубокими креслами, мягким диваном и прилегающей ванной комнатой. На столе, в центре комнаты, валялась груда газет, пачка сценариев и стопка коробок с кинопленками. Струя воздуха от вентилятора шевелила сигарный пепел на дне хрустального бокала.

– Входите, месье Нестор Бюрма, – произнес с несколько холодной вежливостью слоноподобный продюсер с дивана, на котором он развалился. Он встал и протянул мне влажную руку. Его пестрая рубашка была расстегнута на волосатой груди. Он был потным и красным:

– Желаете выпить аперитив или ваше правило – воздержание, когда вы на службе?

– Я не на службе, – ответил я. – И даже не знаю, что вы в данном случае имеете в виду, но охотно выпью чего-нибудь.

– О'кей! Пожалуйста, Жан!

Жан пошел в ванную комнату, в которой, видимо, стоял холодильник, погремел стеклянной посудой, вернулся и поставил перед каждым из нас по стакану с ледяным напитком. Между тем продюсер снова сел на диван, а я занял место в кресле. Ломье отпил глоток:

– Я... гм... – произнес он наконец, следя глазами за лакеем, который возился в комнате, – гм... я извиняюсь за позавчерашний вечер, за происшествие в "Камера-клубе". Я был пьян, но помню, что ударил вас кулаком...

– Я вам вернул ваш удар, – сказал я. – Мы в расчете.

– Совсем нет, и я должен извиниться...

– И во всяком случае, этот удар кулаком предназначался не мне, насколько я понимаю, не правда ли? Вы целились не в меня, а в того приставалу, молодого журналиста, верно?

– Э-э, да, можно и так, но тем не менее я настаиваю на извинении. Именно поэтому я и позвонил вам по теле фону на следующий день. И дал вам понять, что вы можете мне перезвонить. Я знаю, что вам передали также и эту мою просьбу, но вы со мной не связались ни по каким каналам, – добавил он тоном упрека.

За кого же этот тип меня принимает?

– Когда я получил ваше послание, то было уже поздно вам звонить, – объяснил я. – Потом я забыл. И только сегодня, благодаря одному совпадению...

– Совпадению?

– Да. Один продюсер напомнил мне о другом. Я только что навестил одного из своих друзей – Жана-Поля Монферье...

– Монферье? Ах да, правда, я узнал, что он вернулся из Канн... (элегантным жестом он отправил Монферье в аэропорт) ...Вернемся к нам. Да, я отнесся очень отрицательно к вашему молчанию, месье Нестор Бюрма... (он замолчал, встал и пошел к вентилятору изменить его направление) ...Какая жара! (он вернулся и сел, обмахивая свою массивную шею желтым шелковым платком) ...Да, очень отрицательно. Я подозревал вас, и ваше поведение только укрепило меня в моих подозрениях. Я вывел из него заключение, что вы не желаете встречаться со мной, а из этого заключения сделал и другие. В нашей профессии мы называем это "цепочкой". Ладно. Теперь вы тут, и мы можем, наконец, откровенно объясниться.

– Вы меня подозревали, но в чем же?

– Я ужасно не люблю частных детективов, месье, – сухо произнес он. – Можно даже сказать: я их ненавижу.

– Это не ответ.

Он поднял на уровень лица свою огромную ручищу и, размахивая перед рожками на голове быка, украшавшего мою трубку, платком, к счастью, не красным, продолжал:

– Одну минуту... Роланда нанимала многих частных детективов, чтобы шпионить за мной. Поэтому, когда в тот вечер я вас увидел перед собой, кровь бросилась мне в голову. Я вас знал. Знал, что вы были телохранителем Грас Стендфорд, но поскольку она вернулась в Америку, вы уже не были им. Но вы по-прежнему болтались поблизости. Буду откровенен. Я не целился в того молодого журналиста. Если бы надо было бить морду всем журналистам, которые позволяют себе невежливые высказывания, то этому не было бы конца. Я целился именно в вас. Я был пьян и вообразил себе Бог знает что. Извините меня еще раз...

– Вообразил что?

– Всякое.

– Понятно. По поводу этой Роланды, да?

– Да.

– Кто эта Роланда?

– Моя жена. Мадам Роланда Ломье. Недавно я заключил с ней соглашение, и мы договорились, что она оставит меня в покое...

– Я никоим образом не работаю для вашей жены, – сказал я. – Если это может вас успокоить...

– Гм, гм... – проворчал он с недоверчивым видом. – Ладно... Во всяком случае, Роланда ошибется в своих расчетах. Я умею быть начеку. Она научила меня действовать потихоньку. Я и буду действовать потихоньку.

– Так тихо, как вам будет угодно, – улыбнулся я. – Какое мне дело до всего этого?

– Ну что ж, не будем больше говорить обо всем этом, – предложил он, облегченно вздохнув. – И выпьем последний стаканчик, если вы ничего не имеете против.

Я согласился. Жан налил нам и позволил глоток себе за занавеской ванной комнаты. Потягивая из своего стакана, я перевел разговор на смерть Люси Понсо. Ломье не сообщил мне ничего интересного и добавил, что все это очень грустно. Я присоединился к этой мысли, но тут зазвонил телефон. Ломье снял трубку:

– Да... да... о! Черт!.. Ладно... (Он положил трубку, все такой же красный и потный.) В этой профессии всяких зануд в избытке, – сказал он.

И безо всякого перехода снова заговорил о Люси Понсо, повторяя при этом, что все это очень грустно для актрисы, которая доказала, что ничего не растеряла из своего таланта. Я воспользовался короткой паузой в его речи, чтобы вставить имя Монферье и сообщить о визите Денизы Фалез к продюсеру.

– Я не знал этого, – вздохнул Ломье. (Он посмотрел на часы. Часы и телефон – это два столпа кинопроизводства.) ...Ей не надо забывать о нашей договоренности (он снова вздохнул.) ...Я вам говорил недавно, что эта профессия полна зануд. А также и неблагодарных. Это я создал Денизу. А теперь она, без сомнения, будет стараться отхватить роль в фильмах Монферье. Моих ей больше недостаточно. Они для нее малопривлекательны. А! Ничтожество! Но я тоже делаю выдающиеся фильмы, когда захочу, как тот Монферье!

Он снова вздохнул, и новая волна жара охватила его. Он скривился под своим желтым платком, которым вытирал пот. Похожий на малыша с рекламы глистогонного средства, на ребенка, который вот-вот заплачет.

– В конце концов... я не сержусь на нее... Она свободна... конечно, за пределами контракта... но ведь контракт может быть нарушен, если уплатить неустойку. Нет, право, я на нее не сержусь... Со времени ее нервной депрессии бывают моменты, когда...

– А у нее была нервная депрессия?

– Да. Строго между нами, не так ли? Жизнь артиста не всегда бывает радостной. Из разного рода соображений мы постарались не разглашать это дело... Видите, я доверяю вам, – усмехнулся он.

– Можете вполне, – ответил я. – Мадам Ломье не является моей клиенткой.

Он пожал плечами, словно приводил в равновесие нормандский шкаф. Допил свой стакан и, все больше и больше обливаясь потом, предложил мне пойти с ним на съемочную площадку. Там должны были снимать тот фильм, что непременно должен был меня заинтересовать как детектива. Я согласился, втайне надеясь встретить Денизу Фалез, которую вышеупомянутое соглашение должно было призвать в студию.