Деннис Лихэйн - Святыня

Мы пожали руки друг другу, и он влез в лимузин.

— И последнее, — сказал он, когда шофер уже был готов захлопнуть дверцу.

Мы наклонились к нему.

— Позавчера поздно вечером кто-то совершил налет на контору Хемлина и Коля. Украли офисное оборудование. Я слышал, тамошние копировальные машины и факсы стоят кучу денег.

— Наверное, — согласилась Энджи.

— Видимо, так и есть. Потому что ворам, чтобы забрать то, что они себе наметили, пришлось пристрелить Эверетта Хемлина.

Мы молча стояли, пока он усаживался в машину, пока она тронулась и поползла по улице, а потом свернула вправо к автостраде.

Рука Энджи нашла мою руку.

— Мне так жаль, — шепнула она. — Жаль Эверетта, жаль Джея.

Я моргал, пытаясь смахнуть с ресниц что-то, застилавшее мне зрение.

Энджи сильнее сжала мою руку.

Я взглянул вверх, на небо, которое было таким густо-синим, что цвет этот казался даже неестественным. И еще одну вещь я заметил тут, на юге, — весь этот роскошный, цветущий, яркий край казался фальшивой подделкой по сравнению с его более уродливыми северными подобиями.

Ведь и в безупречности есть что-то уродливое.

— Хорошие они были люди, — тихо проговорила Энджи.

Я кивнул:

— Да. Прекрасные.

Мы пешком отправились по Сентрал-авеню к стоянке такси, которую нам с неохотой указал офицер полиции.

— Чезвик сказал, что нам следует ожидать от них еще новых неприятностей — они обвинят нас в нарушении правил обращения с оружием за то, что мы стреляли в черте города, или еще чего-нибудь придумают.

— Обвинение окажется несостоятельным, — сказала Энджи.

— Возможно.

Стоянку мы нашли, но она была пуста. Сентрал-авеню или, по крайней мере, та ее часть, где мы очутились, выглядела необычно угрюмой, неприветливой. На замусоренной парковке возле подсвеченного винного магазина трое пьяниц дрались не то из-за бутылки, не то из-за курева, а через улицу компания замызганных подростков, высматривающая себе жертву со скамейки напротив «Гамбургеров», по очереди затянулась сигаретой с марихуаной и уже нацелилась на Энджи. Конечно, я с моим забинтованным плечом и рукой на перевязи не должен был казаться им серьезным препятствием, но при ближайшем рассмотрении и когда я вперил в одного из них усталый, но пристальный взгляд, подросток предпочел отвернуться и переключиться на что-то другое.

На стоянке высился плексигласовый навес, и влажная жара заставила нас прислониться к нему, чуть ли не рухнув возле его стены.

— Дерьмово выглядишь, — сказала мне Энджи.

Приподняв бровь, я окинул взглядом ее порезанное лицо, синяк на правом виске, вмятину на левой икре.

— Ну а ты, напротив...

Она устало улыбнулась, и чуть ли не минуту мы в молчании простояли у стены.

— Патрик...

— Да? — отозвался я и закрыл глаза.

— Когда я там, на мосту, вылезла из «скорой помощи» и они вели меня к полицейской машине, я... хм...

Я открыл глаза и взглянул на нее:

— Что?

— Я, по-моему, видела что-то странное. Только ты не смейся.

— Ты видела Дезире Стоун.

Она оторвалась от стены и тыльной стороной ладони шлепнула меня по животу:

— Иди ты! Так и ты тоже ее видел!

Я потер живот:

— И я тоже ее видел.

— Думаешь, это привидение?

— Нет, это не привидение, — сказал я.

В наше отсутствие номера наши переворошили. Поначалу я решил, что в них побывали люди Тревора, возможно, Недотепа и Кушинг, прежде чем пуститься за нами в погоню, но потом я нашел на подушке визитку. «Инспектор Карнел Джефферсон» значилось на ней.

Я собрал свою одежду, положил ее обратно в чемодан, вдвинул в стену кровать, закрыл ящики.

— Я начинаю ненавидеть этот город! — Энджи вошла ко мне, неся две бутылки «Дос Эквис», и мы отправились с ними на балкон, оставив стеклянные двери за собой открытыми. Если Тревор насажал в наши номера жучков, то, так или иначе, досье на нас у него уже заполнено, и что бы мы сейчас ни сказали, это не могло изменить его решения расправиться с нами так же, как он расправился с Джеем, Эвереттом Хемлином и пытался расправиться с дочерью, которая проявила строптивость, не пожелав достойным образом и покорно скончаться. Если же жучки установлены полицейскими, то что бы мы ни сказали, это было не способно изменить показаний, данных нами в отделении, потому что скрывать нам было нечего.

— Как ты думаешь, почему Тревор так упорно хочет смерти своей дочери? — спросила Энджи. — И почему она так упорно все время оказывается живая?

— Давай по порядку, не все сразу.

— Ладно. — Положив лодыжки на балконные перила, я потягивал пиво.

— Тревор потому хочет смерти дочери, что она каким-то образом выяснила, что он убил Лизардо.

— Начнем с того, почему он убил Лизардо.

Я бросил на нее взгляд:

— Потому что...

— Да? — Она зажгла сигарету.

— Нет, разгадать причину я не могу.

Я приложился к ее сигарете, чтобы утихомирить адреналин, бушевавший в моей крови уже почти сутки, с момента, как меня выбросило из машины.

Она отняла у меня сигарету и стала ее рассматривать.

— И даже если он убил Лизардо, а она это выяснила — я подчеркиваю если, — зачем убивать ее? Он умрет до всякого судебного разбирательства, а все это время его адвокаты не позволят его арестовать. Так что к чему такие крутые меры?

— Верно.

— А потом, вообще, если человек при смерти...

— То он что?

— Большинство людей, умирая, пытаются уйти с миром, примириться с Богом, семьей, всеми и вся.

— Но не Тревор.

— Именно. Если он и вправду умирает, значит, его ненависть к Дезире даже не поддается измерению обычными человеческими мерками.

— Если он умирает, — сказал я.

Кивнув, она загасила сигарету.

— Давай немножко поразмыслим над этим. Откуда нам уж так точно известно, что он умирает?

— Достаточно одного внимательного взгляда.

Она открыла рот, словно собираясь возразить, и тут же закрыла его и, понурившись, на секунду свесила голову в колени. Потом, встрепенувшись, быстрым движением откинула с лица волосы и сама откинулась на спинку стула.

— Ты прав, — сказала она. — Мысль глупая. Мужик этот определенно одной ногой в могиле.

— Все так, — сказал я. — Но вернемся к началу. Что заставляет его до такой степени ненавидеть свою плоть и кровь, что он решает посвятить последние дни свои охоте на нее?

— Джей предложил нам историю с кровосмешением, — сказала Энджи.

— Пускай. Папа любит свою дочурку чересчур сильной любовью. Они находятся в связи, но тут возникает препятствие.

— В лице Энтони Лизардо. Вот мы опять и вернулись к нему.

Я кивнул.

— И папаша наносит удар.

— Вскоре после того, как сходит со сцены мать. Дезире впадает в депрессию. Затем знакомится с Прайсом, который умело использует ее горе и втягивает ее в кражу двух миллионов.