Крис Хендерсон - Бесплатных завтраков не бывает

Я положил шляпу на стойку и свистнул. Бармен, крепыш лет двадцати, с усами как на рекламе сигарет, осведомился, что мне угодно.

— "Джилби", льду побольше.

— Понял.

Через полминуты он пододвинул ко мне стакан, не проявив и доли того высокомерие, с которым встретил меня метрдотель, Молодой еще, все впереди. И опять же, наверно, решил, что раз я пришел, значит, из этих... Логика его меня не повергла в ужас, но подтвердить ее я при всем желании не мог. Хотя иные доктора считают, что все мы — из этих. Ну и черт с ним: я решил выпить за здоровье медицинского сословия и больше на эту тему не размышлять.

Джин покатился по предназначенному ему пути, а я осмотрел бар. Ничего похожего на кабинет Стерлинга, даже намека на что-то подобное. А мне хотелось попробовать отыскать его самому и никого не спрашивать. Что-то мне подсказывало: мистер Стерлинг пустил дело на самотек, и за него все делают его служащие. Но в данном случае никто его заменить не может, как это ни прискорбно для босса.

Посетители, которых в ресторане было значительно больше, чем за стойкой, ни на какую мысль меня не наводили, однако по лицам своих соседей я понял, что кто-то тут явно пришелся не ко двору. Костюм каждого из них был от ста до трехсот долларов дороже моего, и тогда меня осенило: выпадал из ансамбля я. Лица и взгляды подтвердили эту ошеломительную догадку. Юноша, выглядевший как герой киноутренников, — лет на десять моложе меня, — подсел поближе.

— Вы в первый раз тут?

— Угу, — ответствовал я.

— Ну, и как вам? Недурное местечко, и совсем недавно открылось.

— Да, я слышал. А кто ж его содержит?

— Понятия не имею. А что? Вы слышали что-нибудь забавное?

— Ничего, так просто.

Юнец снова оглядел меня, и по лицу его я понял, что он пытается понять, кто же я такой. Он чувствовал какой-то подвох, но не знал, в чем он. Пришел. Сидит. Пьет. Все вроде правильно, но вот он подсел, а я никак не отреагировал. В чем же дело? Что, он — я то есть — не видит, как хорош его собеседник?

Парень начинал меня раздражать. Я не нуждался в прикрытии: ничего особенного в том, что я сидел в этом баре, не было, никто не собирался ко мне привязываться, обнаружив, что я не «голубой», и выставлять вон. Однако больше привлекать к себе внимание я не хотел — хватит и того, что сделал мой костюм, — а потому не собирался оскорблять нового знакомого в его лучших чувствах. Пока.

— Меня зовут Джек, — полуобернувшись к нему, сказал я.

— Привет, Джек. Бад. Вообще-то я — Юджин, для родителей и прочих, но ты можешь называть меня Бад.

— Ну, спасибо, Бад. Послушай-ка... Можно с тобой быть откровенным?

— Что за вопрос! — ответил он так искренне и убежденно, что я решил по возможности не вести себя с ним совсем уж бессовестно.

— Понимаешь, какое дело... Я не только тут в первый раз. Я вообще — в первый раз. Понимаешь, что я хочу сказать?

— У-у-у! — протянул он, вложив в этот звук и понимание, и сочувствие, и поощрение. Он дотронулся до моего запястья в доказательство того, что проникся, и прикосновение это было хоть и беглым, но достаточно ощутимым, однако ничего такого не означало. Почувствовав, что я внутренне напрягся, он отдернул руку и чуть-чуть — на несколько дюймов — подался в сторону.

— Ничего страшного. В первый лучше, чем в последний. Но я так понимаю, потанцевать ты еще не хочешь?

Я промолвил «нет» учтиво и застенчиво, как барышня на первом балу. Самое смешное, что ни учтивость, ни застенчивость не были напускными. Бад тепло улыбнулся мне:

— Конечно, это тебе внове. Ладно, можешь не объяснять, я все понимаю. Вон мой столик, возле самой сцены, я там с друзьями — отличные ребята, они тебе наверняка понравятся. Они тоже все понимают. Если хочешь — осваивайся дальше, никто тебе слова не скажет и не прихватит. Идет?

Я кивнул — быть может, поспешней, чем следовало бы. Я не знал, что ему ответить. С одной стороны, хорошо, что этот парень поможет мне «внедриться». С другой же — мне, вполне нормальному тридцатилетнему мужчине, оказавшемуся среди сплошных педерастов, было не по себе, и трудно было видеть в них людей, а не бешеных собак. Я что-то заблеял, но Бад прижал пальчик к моим губам, напомнив:

— Нет-нет, ни слова. Ни слова, пока не почувствуешь, что готов. Я буду за тобой присматривать и скажу тебе, когда этот момент наступит.

Я снова кивнул, одной рукой — дрожащей рукой — помахивая ему вслед, а другой — вцепившись а стакан. Странно, как это я его не раздавил. Мгновение мысли мои в панике неслись врассыпную, но я их собрал и выстроил. Я чувствовал злость, тревогу, и одновременно — облегчение. Все, кроме него, я отбросил и поднес стакан к губам. В ту минуту я увидел, как медленно плывет вверх ободок стакана, я вспомнил палец Бада, которым он прикоснулся к моему рту и испугался — не попадет ли вместе с джином ко мне в нутро какая-нибудь зараза?

Минута прошла, я выпил до дна, послав свой испуг подальше и мысленно провозгласив второй тост за здоровье медицинского сословия.

Убив без толку порядочно времени, я решил покинуть бар и заняться делом, то есть поискать Стерлинга. Однако на моем пути стали некоторые обстоятельства. Прежде чем я успел оставить свой пост, всюду, за исключением эстрады в зале ресторана, притушили свет. Я сделал движение, которое усатый бармен истолковал совершенно правильно, прислав мне вторую порцию джина. Я пригубил и повернулся к дугообразному проему между баром и рестораном: интересно же, как в наши дни развлекают посетителей таких мест, как «Голубой Страус».

Оказывается, сентиментальными песенками. Я это понял по фортепианному выступлению — еще до того, как на сцену медленно выплыла певица. Она была высока, может быть, даже слишком высока ростом, слишком гибкая, слишком совершенная. Она была похожа на молодую Бетт Дэвис или Джуди Гарленд, чудом вырвавшуюся из своего времени, остриженную и причесанную по нашей моде, надевшую современный костюм, вставшую на высокие каблуки.

К тому времени, когда она допела, половина публики заливалась слезами, половина — громогласно требовала еще выпить. Я входил в обе фракции. Усач уже наполнил чистый стакан, я перелил его в свой опустевший и швырнул на стойку пригоршню однодолларовых банкнот: знай наших. Когда рукоплескания начали стихать, я опорожнил полстакана.

Свет под потолком стал ярче, начался второй номер. Его я решил не слушать. В конце концов, я тут по службе. Допивая остатки джина за здоровье певицы, я пригляделся и вдруг понял, что это, пожалуй, не столько певица, сколько певец. Вот он, шоу-бизнес. Ну и ладно. Если это радует парней в шикарных «тройках» и заставляет их швырять на эстраду розы, я тем более не в претензии.

Хватит, подумал я, пить на Миллеровы деньги, пора заняться Миллеровым делом. И без всяких околичностей спросил усача, где босс.