Джеймс Чейз - Поверишь этому - поверишь всему. Запомни мои слова (рассказы)

Мы с Биллом не возражали и, обменявшись понимающими взглядами, двинулись за ней.

Следующие четыре дня прошли в приготовлениях к отъезду, передаче дел Олсону, в утомительных переговорах с Дайером, который без конца звонил и «разъяснял» мне всякие мелочи.

А раздражение Роды все возрастало. Тема Валерии не сходила у нее с языка. Пудрясь перед зеркалом, она ехидно замечала, что хочет быть такой же красивой, как Вал, а если мне приходилось по какой-то причине ждать ее, Рода язвила, что моя дорогая секретарша — с ее аккуратностью и пунктуальностью — никогда бы себе этого не позволила.

Эти замечания жгли меня словно каленое железо, я сдерживался уже из последних сил и с нетерпением ожидал, когда смогу хоть несколько дней отдохнуть от жены. Может быть, за это время она успокоится.

Вечером, накануне моего отъезда, Рода, развалившись в кресле и закурив сигарету, вдруг сказала:

— Давай выпьем на дорожку, Клэй.

Я быстро приготовил коктейли и присел к столу.

— Так скажи мне, дорогой, эта Валерия была твоей любовницей? — снова взялась за свое Рода.

От неожиданности у меня так дрогнула рука, что половина содержимого моего бокала оказалась на ковре.

— Какой ты нервный, — с удовлетворением сказала Рода.

Мне понадобилась почти минута, чтобы прийти в себя, и тогда жена повторила свой вопрос.

— Послушай, Рода! — взорвался я. — Хватит с меня твоих издевательств. Я требую, чтобы ты больше никогда не говорила о Валерии.

Она отхлебнула из своего бокала, пристально глядя на меня.

— Да, видно, она много для тебя значила. Ты ведь и сейчас любишь ее. И даже не отрицаешь этого.

— Перестань. Я устал от этих разговоров. Допивай и пойдем спать.

— Ничего, за эти шесть дней миссис Видаль излечит тебя от твоей страсти.

Я встал из-за стола и пошел в спальню. Мне стоило огромного труда сдержаться, чтобы не ударить ее. И Рода, видимо, поняла, что зашла слишком далеко: когда я вышел из ванной, она уже лежала в постели с улыбкой на лице.

— Я же шутила, Клэй. Неужели ты шуток не понимаешь?

— К черту такие шутки! — со злостью воскликнул я.

— Сам иди к черту! — буркнула Рода, повернулась ко мне спиной и погасила свет.

В аэропорту Эль-Лапанго меня встретил крепкий, смуглолицый индеец, который назвался Роберто Риверой. Ему было лет сорок пять, и мне сразу же не понравилась его хитрая блуждающая улыбка.

— Добро пожаловать, сеньор Бердн, — сказал он, пожимая мне руку и приподнимая сомбреро. — Все в порядке. Я уже встретил сеньора Видаля с супругой и отвез их в отель. Вы сразу поедете туда?

— Да, пожалуй. Это далеко?

— Совсем рядом.

Он подвел меня к запыленному черному «мерседесу-2004», открыл боковую дверцу и вновь приподнял шляпу. После палящего солнца приятно было оказаться в прохладном салоне. Кондиционер работал отлично.

— Извините, сеньор Бердн, — улыбнулся Ривера, — если я не так хорошо говорю по-английски.

Я ответил, что отлично понимаю его.

Мы ехали по пыльной дороге; по пути нам постоянно попадались крестьяне, которые несли на голове или плечах большие металлические сосуды.

— Что там у них? — спросил я.

— Это вода, сеньор. Ее тут мало, вот каждый и несет себе. Это большая проблема в наших местах. — Он нажал на клаксон, когда какой-то мужчина пытался перебежать дорогу. — Очень глупый народ. Это, наверное, от солнца. Я приготовил самые интересные маршруты, сеньор Бердн. Сеньора Видаль останется довольна. — Он хитро взглянул на меня. — А ее муж и правда так богат, как рассказывают?

Я не ответил. Мы проезжали какую-то небольшую деревушку; там толпились люди, провожая нас взглядами. Большинство мужчин носили сомбреро, белые рубашки и широкие темные штаны. На женщинах поверх легких ситцевых платьев были надеты цветастые передники.

Через полчаса мы добрались до Сан-Сальвадора, столицы страны.

— Прекрасный город, — сказал Ривера. — Вам он понравится, сеньор.

— Надеюсь.

— Зовите меня Роберто. Здесь все меня так называют. Многие богатые американки просят только меня быть их гидом.

— Поздравляю.

— Вот уже и отель. Это самая лучшая гостиница, сеньор Бердн.

Когда машина подкатила ко входу и подбежавший швейцар распахнул дверцу, я вылез. Возникший как из-под земли бой тут же подхватил мой чемодан. Я взглянул на часы. Полдень.

— Ну ладно, Роберто. Я позавтракаю здесь. Встретимся в 15.00 и обсудим маршруты поездок.

— Тогда я сейчас заеду домой, сеньор. У меня хороший дом, хотя и не богатый. Дети обрадуются, что я пришел. Они так редко меня видят.

Ривера снова приподнял свое сомбреро и забрался в автомобиль.

В три часа, когда я спустился в холл, шофер уже ожидал меня.

— Ну как, сеньор Бердн? — осведомился он. — Понравился вам номер? А завтрак?

— Нормально. Давайте займемся делом.

Так как я совершенно не знал страны, то не знал и ее достопримечательностей. Но Ривера заверил меня, что все самое интересное сеньора Видаль непременно увидит.

— Сейчас очень жаркая пора, — сказал он. — Поэтому экскурсии совершать лучше утром, а днем тут у всех сиеста. — Он выжидательно посмотрел на меня.

— Это будет зависеть от миссис Видаль, — сказал я сухо. — Сиеста может ее не заинтересовать.

Лицо Риверы помрачнело.

— А вы объясните ей, что днем очень жарко и ездить в машине утомительно.

— Ладно, посмотрим. Приходите утром к восьми часам. Да, машина должна быть начищена до блеска. Помните: мы обслуживаем только по высшему разряду. А еще лучше было бы вообще сменить автомобиль — модель уже устарела.

— Нет, это самая лучшая, сеньор Бердн! Я ее хорошо почищу.

Настроение у него совсем испортилось, и он ушел, опустив голову.

В шесть часов я искупался в бассейне, зашел в свой номер, побрился, переоделся и спустился в бар. Через час, когда я заканчивал второй стаканчик виски и пытался отыскать что-нибудь заслуживающее внимания в номере «Нью-Йорк трибюн», в баре появился Генри Видаль.

Как Олсон и говорил, он был менее пяти футов ростом, но зато с широкими плечами и торсом атлета, с короткими толстыми ногами и маленькими ступнями. На нем были красная рубашка с открытым воротом и узкие облегающие брюки черного цвета. Поверх них был одет широкий белый пояс с большой пряжкой.

Голова Видаля действительно оказалась совершенно лысой, что подчеркивало массивность и высоту лба. Над столь же массивной челюстью висели усы с проседью. Но самой выразительной частью лица Видаля были, конечно, глаза. Маленькие и блестящие, они сразу же словно гипнотизировали человека. Казалось, их взгляд может проникнуть всюду: сквозь занавески, стены, даже под черепную коробку и в душу собеседника. В них читались надменность, уверенность, сознание силы и ума. Других таких глаз я не видел ни до, ни после.