Аве Бак - Время шаманов

Идут тайгой уже третьи сутки. Устал тереть задницу об седло товарищ Монастырёв, ноги затекли. Мог, конечно, сам и не идти в экспедицию. Без него бы справились. Но нет! Такую птицу хочет поймать сам. И так он наверху на хорошем счету, а после удачной операции, глядишь, и повышение засветит.

Проводник сбавил темп и повернулся к Монастырёву:

─ Вона, начальник! – Показал рукой в гущу леса. – Стойбище. Тама он. Иди, забирай.

─ Первым поедешь! – Монастырёв направил на тунгуса ствол револьвера. – Вперед!

─ Моя нет! Не идти, – заартачился старик.

─ Копейкин, Талидзе! Связать! Вести пешим перед собой. При попытке побега – застрелить на месте! – Металлическим голосом опытного карателя приказал Монастырёв.

Бойец ударом приклада в голову выбил проводника из седла. Связали, поставили пешим в середину каравана.

В охотничьем стойбище было спокойно. Детишки возились стайкой со щенятами, женщины сшивали шкуры, старики тихо беседовали, рассевшись в круг. Отряд, выехавший из тайги, встретили приветливо. Два пожилых тунгуса вышли к всадникам и пригласили спешиться и отдохнуть.

─ Где мужчины? – спросил Монастырёв.

─ Охота, в тайга бегать, – пояснил один из подошедших.

─ Кто будет Бальжит Чолпоев? – громко крикнул Монастырёв.

Все замолчали. От группы стариков поднялся и подошел низкорослый тунгус в тёмно-синем халате.

─ Я буду!

─ Собирайся – с нами пойдёшь! Собирайся по-хорошему! А то… – Монастырёв погрозил старику револьвером.

─ Понял. Иду, – тунгус направился к своему чуму.

─ Двое – сопровождать! – на всякий случай определился командир.

Двое бойцов пошли за стариком.

─ Поедим у них? – спросил Монастырёва один из ближних конников.

─ Нет! Потом свой привал сделаем – отравят еще.

Люди стойбища собрались в центре поселения. Затихли дети, заскулили и забились по укромным местечкам веселые щенки – беда пришла. Все молчали, говорить нечего. Привыкли уже, лишнее скажешь власти – пуля твоя.

Монастырёв уверенно направил лошадь через маленькую толпу к чуму шамана:

─ Пусть все чертовские штучки с собой берёт. Проследите. Иначе сожгу прямо здесь!

Заворчали старики, завыли женщины, заплакали дети.

Старик вышел из чума в чудном колпаке с рогами, в руках бубен и две палки с резными конскими головами. На своем языке обратился к соплеменникам. Говорил недолго, громко, уверено. Все затихли. Девочка лет двенадцати подбежала к нему, упала на колени и прижалась к ноге, обхватив халат грязными ручонками. Старик улыбнулся, оторвал от бубна какую-то железячку, вложил девочке в руку.

─ Внучка моя! Плачет. Сейчас моя идет, начальник! – Пояснил шаман.

Подбежавшая женщина подала старику черный мешок и забрала ребенка. Старик сложил в мешок бубен и колпак, завязал, закинул за спину, палки-лошади зажал в правой руке. Пошел к Монастырёву, посмотрел прямо в глаза:

─ Иду!

─ Хорошо! Влезай вон на ту лошадь! – Монастырёв показал на бывшую конячку проводника. – Отряд! В том же порядке, в обратный путь, шагом-марш!

Ночью отряд встал на привал. Поужинали пайком. Тунгусов покормили. Выставили караул. Стариков Монастырёв велел связать спина к спине и уложить так, что бы караульному видны были, когда все заснули, проводник тихо сказал:

─ Что молчишь Бальжит?

─ Мне нечего сказать тебе, проводник.

─ Проводником меня называешь. Имя мое позабыл?

─ Нет у тебя имени. Имя – отец-мать, род дают, а ты их предал. Ты – проводник.

─ Ничего. Главное, что я с тобой расквитался. Сгниешь теперь в советской тюрьме. Им шаманы – враги.

─ Про меня нашим детям легенду расскажут, а тебя если вспомнят, то только проклятиями. Ты уже не человек. Сдохнешь, никто добрым словом не помянет. Ты трус, проводник!

─ Тебя тоже помянуть некому. Не дали боги тебе и моей сестре детей. Только приемыша вырастил, сына убитого охотника.

─ У меня боги забрали право на детей, потому что я пришел на их священную землю за счастьем для тунгусов. А дочь приёмыша, внучка моя, держала дедушку руками своими, отпускать не хотела. Счастливый я. А ты, проводник, сухая ветвь, пень гнилой, наказан предательством и умрешь с позором!

─ А ну, не болтать! Ишь, по-своему заверещали! – Прикрикнул на связанных часовой.

Дошли в поселок без приключений. Бальжит Чолпоев по разнарядке был отправлен на поселение в Центральную Россию, в город N-ск.

Проводнику дали две бутылки водки, кирпич черного хлеба и отпустили на все четыре стороны. На следующий день детишки, бегая по окрестному лесу, наткнулись на повесившегося старого поселкового пьяницу тунгуса. Имени его никто вспомнить не смог. Закопали в лесу, ни креста не поставили, ни какой другой отметины. Одно слово – пьянь беспризорная».

Снова Колчанов обнаружил себя скользящим между тёмных скал на таинственном звере с изумрудными глазами. Вцепился крепче в шерстяной загривок.

«Не бойся, начальник, не сброшу! Не хватай за шкуру. Даже прилечь можешь», – улыбается оскалом зверь и спешит навстречу новой вспышке света.

«Ведет милиционер старика-тунгуса по улицам послевоенного N-ска. Ребятишки бегут, на чужеземца пальцами показывают.

А вот и домишки Соломенной слободы. Старика оставляют на жительство у Анны Карасёвой. Хороший постоялец – трудолюбивый, вежливый, помощник во всех домашних делах. Довольна вдова таким дедом Борькой.

Вот Коля Карасёв с ребятишками балуется у речки. Толкаются, смеются, носятся как угорелые у самой кромки берега. Оступился Коля и упал в речку. Вымок с ног до головы – ему бы домой сразу, а он, сорванец, дальше за своё. Под вечер вернулся только мокрый, грязный. Ночью в жару мечется. Мать за врачами побежала, а шаман сел подле мальчика и что-то лопочет, лопочет по-своему, за руку Колю держит.

Врачи мальчишку день подержали и решили домой отправить. Главврач так постановил – вернули умирать.

Шаман предложил матери вылечить сына, но условие поставил, даже не поставил, а предупредил, что, если Колька потом не станет с духами знаться, быстро они его заберут. «Лечи, ирод, лечи!» – кричит Анна, нет предела её горю и отчаянию.

Бальжит взял мешок с «Огнем Хэглуна» и на два дня и три ночи в лес ушел. Целый день на полусогнутых под деревьями лазил, травы, коренья, мхи собирал, а ночью забрался в самую глушь и разложил большой костер.

Кружит старик возле костра, гудит бубен в его руках, бренчат на колпаке колокольчики. Кричит шаман то по-тунгусски, то зверем хищным, то оленем затрубит, то чёрным вороном закаркает. Глаза у него из щелочек в блюдца раскрылись, горячий пар от всего тела валит, пена по губам пошла, захрипел старик и упал на бубен без сил, только тело бьется, извивается в судорогах.

Подхватил бубен шамана и понес в небо к звездам, нырнул с седоком в тёмную тучу.